— Стоп! — Константин Сергеич присвистнул. — Тут мои владения. Джунгли! Слышите?..
Внизу что-то не то сладко похрапывало, не то ворковало.
Вглубь! — скомандовал свободный художник. Подальше от цивилизации!..
На орлином носу темнели внушительные очки.
— Дядь Костик Сергеич! — неожиданно решил Петушок. — Ты похож на шпиона.
— Ты… ты… — Тот нахмурился. — Ты объелся, старик, острых фильмов. Я добрый князь Белоневестинский. Вот моя опочивальня и баня. Прошу!
Из-под замшевых диковинных кореньев били ключи и, озоруя, вливались в журчащую горную речушку. Она хитро петляла между камней, а потом вдруг отчаянно прыгала с каменной глыбищи. Черт побери! Влюбилась или играет со мной Раиса Павловна?..
Добрый князь подставил узкие плечи под пенистые звонкие струи.
— Уф!.. Уф!.. Прелесть!.. Какие тут шпионы, в этом первобытном раю?.. — И, отдуваясь, растянулся в каменной ванне. Вода омывала его жилистое тело. — Наслаждайся, Иван Иваныч!
— Уже начинаю! — говорю и хлоп себя по щеке.
— Что с тобой?
— Заморские комарики!
А под ухом, как неотвязная музыка:
«Д-з-з!.. Д-з-з!..»
— Художников они не трогают, — заметил наблюдательный Пека.
— Честных художников, — гордо уточнил князь.
«Д-з-з!.. Д-з-з!..»
Присел я на спаленную траву. Между каменьев выбивался сухой изогнутый корень. Иди-ка сюда, голубчик! Укоротил ему ножом хвост и стал прилаживать к донышку разбитой бутылки, что валялась у водопада.
Пека тут как тут.
— Дядь Ван Ваныч, это что?
— Комариный князь в ванной. Похож?
Князь нахмурился, но, пригубив пахучий термос, подобрел:
— А в тебе что-то есть. Притом современный стиль… Друг мой, да мы почти коллеги! — И протянул из своей ванны энергичную волосатую руку. — Сколотим состояние! Организуем художественный салон. «Сувенир лазури!..» Мои полотна, твоя резьба. Подрежем имена. Константин Белоневестинский, Иван Шурыгин. Старомодно! Ж-жик! Кон Белон, Ив Шур. Звучит? А?
— Мой сувенир — баранка, — отвечаю. — А это, Кон Белон, так, забава. Такие штуки еще мой дед Ерофей вырезал!..
— Ну что ты понимаешь, белогорский пряник! — Художник поморщился. — Я сам кое-что беру от икон, но преломляю. Главное — реклама! В Западной Германии парень с божьей искрой предложил двум дамам своего «Иисуса атомного века». А те возьми да не купи. Не доросли. И тогда он их — жик! Их — на «скорую помощь», его — в тюрьму, а слава — в печать. Затребовал в камеру мольберт, завалили заказами. Миллионер! Ясно?
— Ясно, — говорю. — Ой, люди-человеки! Лучше резать коренья. Правда, Пека?
Кон Белон зябко пожал плечами.
— Я сам против крови. Но реклама, реклама! Дать бы Раису Павловну этакой мадонной! Пустить бы мои полотна в большое плаванье! И вдруг мне звонят из швейцарского банка: «На вашем счету миллиончик». Понимаешь? Я тружусь тут, а там миллиончик. Я тут, я там… Ну почему одним везет, а другим?.. Ищу, мучаюсь… Где у меня… — Он запнулся. — Этот… На чем все держится… как его?.. — И, помрачнев, навел на мальчугана длинный указательный палец.
— Пистолет? — подсказал Пека.
— Э! Все равно не поймешь!
Петушок бесцеремонно снял с орлиного носа хмурого князя темные очки, напялил на свой облупленный носик, посмотрел на небо.
— Так они у тебя зеленые?
— Старик! Синее небо — это банально.
— И вода зеленая! И ты зеленый! — не отставал Пека. — И вон палка зеленая плывет!
— Какая еще палка?
Князь Белоневестинский вскочил из каменной ванны как ужаленный. Он так шибко летел по воде, будто плясал какой-то диковинный танец.
— Змея!
Я глянул в чистую воду.
— Какая змея? — И схватился за живот. — Обыкновенный ужака! Безобидная тварь. Не то что твой парень с божьей искрой — на людей не бросается.
— Не люблю пресмыкающихся! — У князя зуб на зуб не попадал. — Жара, а вода ледяная. Спустимся вниз.
