— Это musculus soleus[77], прикрепление.
Филипп смотрит на ученика долгим взглядом, словно думает, как лучше сказать:
— С сегодняшнего дня это chorda Achillis[78].
Ван Хорссен повторяет эти два слова, словно заучивает на память:
— Ахиллово сухожилие.
Вытертые тряпкой ладони извлекают из стопки листков один, на котором изображена схема: четыре проекции, неправдоподобно точно прорисованные голень и стопа слагаются в единое целое, и теперь уже трудно поверить, что раньше этого соединения не было, более того, на этом месте вообще ничего не было, кроме расплывчатой картинки — теперь уже и не вспомнить, как она выглядела: тогда все существовало по отдельности, а теперь — вместе. Как можно было не заметить этого сухожилия? Удивительно: собственное тело открывается человеку по частям, словно он поднимается вверх по реке в поисках истока. Точно так же он проводит скальпелем вдоль какого-нибудь кровеносного сосуда, определяя его начало. Белые пятна покрываются сеткой рисунка.
Человек делает открытия и дает названия. Завоевывает и несет прогресс. С сегодняшнего дня кусочек белого хрящика будет подчиняться нашим законам — мы возьмем его в оборот.
Однако наибольшее впечатление на молодого ван Хорссена производит название. Вообще-то, он поэт и, несмотря на медицинское образование, предпочел бы писать поэмы. Лишь названия порождают в воображении Виллема сказочные картины, словно он рассматривает полотна итальянских мастеров, населенные полнокровными нимфами и богами. Можно ли придумать лучшее название для этой части тела, за которую богиня Фетида схватила маленького Ахилла, собираясь искупать его в Стиксе, дабы навсегда закалить от смерти?
А может, Филипп Ферейен набрел на следы тайной гармонии — может, наше тело скрывает в себе весь мир, всю мифологию? Может, есть некое взаимное отражение великого и малого, и человеческое тело объединяет все со всем: повествования и героев, богов и животных, систему растительного мира и гармонию минералов? Может, придумывая названия, нам следует двигаться именно в этом направлении: мышца Артемиды, аорта Афины, молоточек и наковальня Гефеста, спираль Меркурия?
Мужчины ложатся спать через два часа после наступления темноты, на одну кровать, супружеское ложе, оставшееся здесь, вероятно, от прежних хозяев — Филипп-то ведь никогда не был женат. Ночь холодная, так что они набрасывают сверху еще несколько бараньих шкур, которые царящая в доме влага заставляет распространять запах овечьего жира и хлева.
— Ты должен вернуться в университет. Мы все тебя ждем, — начинает ван Хорссен.
Филипп Ферейен отстегивает кожаные ремни и отставляет протез в сторону. Он говорит:
— Больно.
Виллем думает, что речь идет о культе — Филипп как раз вытягивает ее и укладывает на табуретку, но учитель указывает на пустоту за ней, на отсутствующую часть тела.
— Шрамы болят? — уточняет Виллем. Что бы ни болело у Филиппа, безмерное сочувствие ван Хорссена к этому истощенному человеку не уменьшится.
— У меня болит нога. Болит по всей длине кости, а ступни просто доводят до умоисступления. Палец и его сустав. Они опухли и горят, кожа зудит. Вот здесь, — Филипп наклоняется и показывает маленькое углубление на постели.
Виллем молчит. Что он может сказать? Потом оба ложатся на спину и поплотнее укрываются. Хозяин задувает свечи и исчезает в темноте, откуда затем раздается:
— Мы должны изучать нашу боль.
Если идешь с человеком, у которого вместо ноги протез, — ясное дело, что особенно не разбежишься, но Филипп молодец: если бы не легкая хромота да стук деревяшки по твердой, как камень, дороге, никто, пожалуй, и не догадался бы, что у этого человека ампутирована нога. Медленная прогулка хороша еще и тем, что дает возможность поговорить. Шагать приятно: прохладное утро, движение, восход солнца, диск которого царапают стройные тополя… На полпути Филиппа с Виллемом подбирает телега, которая везет овощи на лейденский рынок: теперь можно не спешить и с удовольствием позавтракать в трактире «У императора».
Потом они идут на пристань и садятся на баржу, которую тянут идущие вдоль канала мощные лошади, места у Филиппа и Виллема дешевые — на палубе под защищающим от солнца тентом, но погода хорошая, и плыть так — сплошное удовольствие.
