Навстречу им по древней Аврелиевой дороге волна за волной откатывались отступающие части. Полная луна превратила Лигурийское море в огромный, отливающий серебром щит. Только ночью бывает такой молочно-белый призрачный свет. На этом молочном фоне, подернутом лунным серебром, там и сям сереют огромные и плоские пятна тени; зато под деревьями, где держится густой и пряный аромат акаций, тень такая плотная, что кроны деревьев кажутся тронутыми ультрамарином.
Но полнолунное и благоуханное отступление бешено мчалось по шоссе, по древней Аврелиевой дороге, не замечая ни луны, ни туч, ни пыли, окутавшей колонны, — оглушительный рев моторов, пронзительный, режущий ухо скрежет танковых гусениц, летящие по ветру волосы танкистов, с непокрытой головой стоящих в башенных люках своих машин. В этих летящих по ветру и пронизанных лунным светом волосах, в этих лицах, мрачно глядящих на север, в приглушенных пылью звуках команд задохнулся, развеялся в воздухе пыльный триумф, бледно-молочный и зыбкий триумф Южной армии, потерпевшей поражение.
— Это «тигры», — на ходу бросил Вернер Алексу, вписавшись в призрачное скольжение согбенных фигур, в едва уловимый среди общего грохота перестук колес своего эскадрона. Тот кивнул, на миг обернув к Вернеру свое белое от луны и пыли лицо с резкими тенями под носом и подбородком, кивнул и показал глазами на луну, стоящую в зените.
— «Тигры», — повторил Вернер и добавил: — И самоходки, и мотопехота, и противотанковая артиллерия, и саперы, и пехотные орудия.
Каски, висевшие на рулях самокатов, тихонько позвякивали на фоне мягкого шелеста шин, на фоне общего равномерного и призрачного скольжения эскадрона, овеваемого ароматом акаций и ехавшего навстречу колоннам, которые с грохотом отступали вдоль волшебно светящегося моря.
— Полный разгром, — обронил сквозь зубы Алекс.
— Эта война здесь, на юге, вообще веселенькое занятие, — откликнулся Вернер. — Жаль, что вскорости мне придется выйти из игры.
— Сколько дней у тебя в запасе? — спросил Алекс.
— Три-четыре.
— Надеюсь, все пройдет благополучно.
— Я в этом даже уверен.
Перед разрушенными мостами шоссе обрывалось. Проселки слева и справа успели уже превратиться в длинные объездные дороги, разъезженные и разбитые огромными, тяжелыми машинами, изрытые глубокими гусеничными колеями, обнажившими серовато-белую жесткую землю засушливых пастбищ; проселки вели то в сторону гор, то ближе к морю, то вдоль каменистых русл пересохших речушек или мимо безжизненных хуторов, но так или иначе пробирались к временным мостам, сооруженным из подручного материала. Кто-то из самокатчиков свалился в воду, послышалась брань, строй распался, двигавшиеся навстречу колонны тоже разделились на отдельные группы, каждый пробирался в одиночку. Вернер с Алексом проехали мимо батареи, расположившейся на отдых тут же, у самой дороги, даже не разложив костра, — одни спали вповалку прямо на земле, залитой лунным светом, другие курили в тени деревьев. Потом оба окунулись в толчею и давку на мосту, вынырнули из нее уже на другом берегу и увидели множество проселков, расходившихся во все стороны.
— Держитесь правее! — сказал им полевой жандарм с нагрудной бляхой.
И вдруг они остались одни. Кругом только ровное поле и тишина. Еще и светло, почти как днем.
— И все же ты со мной не пойдешь? — спросил Вернер.
— Ни в коем случае, — отрезал Алекс. — Не может быть и речи. И больше меня не спрашивай.
— Дело ведь пахнет керосином, — возразил Вернер и принялся тихо насвистывать себе под нос. Теперь они шли пешком, ведя самокаты за руль.
— Надо уходить, как ты, — ответил Алекс. — То есть с легкой усмешкой. А кто так не может, лучше не суйся.
Всерьез заблудиться здесь было нельзя. Все время слышался шум с шоссе, так что в любую минуту можно было повернуть в ту сторону. И все же они оказались вдруг одни, совсем одни среди полей и пастбищ, деревьев и кустов. Потом они увидели белую дорогу. Она огибала каменную ограду, за которой виднелись высокие кипарисы и пинии.
— Представь себе, мы с тобой могли бы здесь остаться, — начал Вернер. — За этой стеной наверняка усадьба или небольшой замок. Мы бы постучались и попросили разрешения переночевать. Нам отвели бы большую пустую комнату. В итальянских усадьбах всегда много пустых запущенных комнат с каменным полом и давно не топленным камином. На кроватях там вместо матраца мешок с сеном, а окна огромные, во всю стену. В таких комнатах всегда крепко спишь и видишь сны под тихое потрескивание растущих возле дома пиний. А завтра мы бы тронулись дальше, в Сан-Джиминьяно или Вольтерру. Пили бы вино, глазели на картины и болтали с девушками.
