— А где сейчас могут быть наши?
— Готов спорить, что нынче ночью, пока мы с тобой спали, наш родной эскадрон драпанул по тому же шоссе. А американцы еще не раскачались пуститься вдогонку. Так что мы с тобой оказались промеж тех и других, на ничейной земле.
— Значит, эскадрон скоро снимут с позиций и отправят на отдых.
— Пожалуй, что так. Да тебе-то что за дело до эскадрона? Пускай себе жмет на всю катушку! Лучше уж сразу пошел бы с нами. В полном составе.
— Я просто прикидываю, когда Алекс сможет написать и отправить письмо.
— Напишет, отправит, успокойся! Раз Алекс сказал, что напишет, так напишет. А потом поедет и все ей разобъяснит.
— Сможет ли она понять?
— Если любит, обязательно поймет.
— Не знаю. Этого я не знаю.
— Сам увидишь. Вернешься из плена и увидишь.
— Будет ли она мне верна?
— Если любит, обязательно.
— А если изменит?
— Значит, что-то ее заставило. К примеру, неизвестность. Или тяжкая жизнь. Или зов плоти. Ты не должен ни в чем ее винить. Придется просто завоевать ее заново.
— А я не хочу ее завоевывать, если она мне изменит.
— Прямо как маленький. Да ты вообще-то спал уже с ней?
— Какое тебе дело?
— Никакого. Но, если ты с ней спал, а до того она ни с кем другим не была близка, скорее всего, останется тебе верна.
— Я уже обладал ею.
— Ну, тем лучше, тогда все в полном порядке. А теперь поспи! Сон куда полезнее для здоровья, чем болтовня про баб.
Тяжело вздохнув, Эрих отвернулся к стене. В хижине было невыносимо жарко. Солнце, видимо, стояло уже в зените и палило вовсю, накаляя крышу из веток и листьев, а старуха продолжала поддерживать огонь, подбрасывая все новые и новые сучья. Потом пришел старик, на некоторое время ослабил жгут, перетягивавший артерию, потом вновь затянул его потуже. Эрих начал тихонько постанывать — тоненько, жалобно, на одной ноте. Дым от очага стлался под крышей светлыми прозрачными спиралями и исчезал в дверном проеме. Вернер глядел и глядел в темноту, где у огня, скорчившись, сидела старуха — наверно, уже слишком дряхлая и не пригодная для любой другой работы, — в темноту, где к стене были прислонены две винтовки, где голова Эриха временами моталась из стороны в сторону от боли, где стоял и неотрывно глядел на них, а потом начинал писать письмо Алекс, где Целия держала в протянутой руке корзиночку с вишнями, где луна заливала светом Аврелиеву дорогу, где в небо, усеянное самолетами, вздымались скалы Тарквинии, в темноту, напомнившую Вернеру полумрак этрусских гротов, где он побывал несколько лет назад, тот таинственный полумрак могильных склепов Тарквинии, в которых свод покоился на двух колоннах в виде Тифонов, крылатых демонов смерти с ногами, переходящими в змеиные хвосты.
Первое, что он увидел, проснувшись, была рука Эриха, свесившаяся почти до пола; сквозь ее слегка согнутые пальцы он разглядел подол юбки и ступни старухи, неподвижно стоявшей у изголовья топчана. Когда он поднял глаза, то встретился с ее взглядом. Глаза у старухи были мутные, погасшие, и, когда Вернер перевел взгляд на Эриха, он увидел, что и у того глаза были такие же мертвые и погасшие, как у старухи. И он понял, что Эрих умер. Он опять взглянул на старуху и потом долго молча сидел не двигаясь. Наконец поднялся, вышел наружу и, увидев старика и парня с девушкой, сказал им:
— Мой товарищ умер.
Вместе с ним они вошли в хижину и посмотрели на Эриха. Старуха уже молилась, перебирая четки, и черные бусинки быстро-быстро скользили у нее между пальцами.
Когда все опять вышли, молодой крестьянин сказал:
— Было слишком поздно. Я сразу это понял нынче утром.
Старик показал рукой куда-то на юг и спросил Вернера:
— Видишь вон там большой дом?
Вернер посмотрел туда, куда указывал старик, и с большим трудом разглядел на склоне далекого холма группу каких-то удлиненных строений.
— Это Сан-Эльмо, — сказал старик. — Там живут монахи - бенедиктинцы. Иди к ним. Там найдешь американцев. А завтра мы и твоего друга привезем в монастырь, там его похоронят.
— Я хочу быть при этом.
— Нельзя, — возразил старик. — Американцы не разрешат. И здесь тебе тоже нельзя больше оставаться. Если тебя у нас найдут, всем нам несдобровать. Понял? А его пусть находят, — добавил он, кивнув в сторону хижины. — Он мертв.
