— Нет! — Максим решительно замотал головой. Даже сама мысль об этом теперь выглядела чудовищно, отвратительно и нелепо. — Я сделаю все, что смогу!
Ангел крепко взял его за плечо, и Максиму показалось, что через его прикосновение в тело вливается удивительная, неведомая прежде сила.
— Помни, что Король Террора правит только в душе человека. Он создает чудовищ, и страх — вот его главное оружие. Но тени исчезают без следа, когда приходит настоящий Свет. И потому в твоих силах победить его. Прощай.
— Нет, еще минуту!
Максим замялся. Ему хотелось сказать так много, но слова совершенно не шли на ум. Кажется, в первый раз в жизни он не знал, как выразить свои чувства.
— Ну, это… В общем… Кто бы ты ни был — спасибо тебе!
— Не за что! — Ангел улыбнулся беззаботной, почти мальчишеской улыбкой. — Я рад, что ты меня все-таки понял.
— Тебя подвезти?
— Нет, не надо.
Он вышел из машины, хлопнув дверцей, и в последний раз махнул рукой на прощание. Потом повернулся и легкой, упругой походкой пошел прямо через поле, туда, где уже занимался восход, озаряя нежно-розовым светом кучевые облака, громоздящиеся друг на друга.
Максим наблюдал за ним, как завороженный. Сначала он и сам не понял, что его так удивило, вроде бы его ночной знакомец шел, как ходят все люди, — разве что очень уж красиво и грациозно. Ну, в этом тоже нет ничего удивительного. Может, спортом занимается или танцами. Только вот траву он не сминал на ходу! Стоптанные, видавшие виды кроссовки не касались ее и не оставляли следов.
Маленькая фигурка удалялась все дальше… Вот он и дошел до самой черты горизонта, а потом — стал подниматься по облакам, как по лестнице.
Прямо в небо.
Максим добрался до дому к шести утра, когда город только начал просыпаться. Дворник лениво шоркал метлой у подъезда. Улицы были пустынны и тихи. Только хмурые работяги да сонные собачники выходят из дому в такое время.
И совершенно зря, между прочим! Утренний воздух чист и свеж, словно люди не успели еще отравить его дымом заводов, автомобильными выхлопами, а главное — злой, нетерпеливой и раздраженной суетой большого города. Солнце сияет, но пока не палит, и небо, чуть подернутое легкими облачками, радует глаз глубокой и ясной синевой. Кажется, что новый день раскрывает глаза удивленно и радостно, как ребенок, который проснулся в кроватке и улыбается…
Максим еще постоял немного у подъезда, наслаждаясь утренней свежестью. Подумать только — чего люди себя лишают, когда дрыхнут в кровати до полудня!
В квартиру он постарался войти очень тихо, на цыпочках, чтобы не разбудить Наташу. Он от души надеялся, что потом удастся соврать ей что-нибудь убедительное о своих ночных похождениях. Прислушался — вроде тихо все. Только Малыш поднял голову и посмотрел на него с упреком: мол, где тебя носит? Максим присел на корточки и погладил пса по голове.
— Не выдавай меня, ладно? — сказал он шепотом прямо в мохнатое ухо.
Максим чувствовал себя усталым, как будто вагон разгрузил. Еще в студенческие годы, когда они с приятелями бегали пополнять скудный бюджет на товарную станцию, было у него иногда такое ощущение после работы — вроде все в порядке, и не болит ничего, а ни рукой, ни ногой шевелить не хочется! А хочется только одного — упасть в подушку и голову не поднимать часов пятнадцать, как минимум.
Он тихо прошел в свою комнату и начал раздеваться. В самом деле, поспать бы неплохо! Все остальное — потом.
В нагрудном кармане рубашки что-то зашуршало. Максим сунул туда руку. Неужели деньги завалялись? Достать надо, а то не усмотришь — Наташка в стиральную машину засунет.
Фотография. Сложенная вдвое, помятая… Максим сперва даже не понял, как она туда попала, а когда вспомнил — руки задрожали. Снова видеть глянцевую черноту вместо улыбающейся Верочки было бы невыносимо, но зачем-то он все-таки развернул плотный прямоугольник.
То, что он увидел, заставило его улыбнуться — впервые, наверное, за эти долгие черные дни. Совершенно невероятно, но фотография снова как будто ожила! Даже вроде ярче стала. Верочка смотрела на него улыбаясь, и в этот миг Максим поверил твердо, что она жива и в его силах спасти и вернуть ее, а главное — что все еще может быть хорошо. Вот просто поверил — и все.
