М-да… А вот остальные трое охранников сперва было отшатнулись, изумленно и с некоторым испугом глядя на своего приятеля, что корчился у их ног, но спустя несколько секунд несколько пришли в себя. Осмелели, гаденыши, поняв, что я собственно так и остаюсь практически в полной неподвижности. Оскалившись, один из них начал обходить «кресло», к коему я был прикован… Кстати, никто из этих людей так и не удосужился хоть как-то попытаться помочь своему приятелю, пострадавшему от моих щедрот как бы не до увечья.
— Стоять, — спокойный, не слишком приправленный эмоциями голос Холбика произвел впечатление разорвавшейся гранаты. — Этот человек является участником Игры, он под защитой Республики. Или кто-то из вас хочет занять его место?
Желающих не нашлось, что меня не слишком и поразило. На Игру они любят смотреть, делать ставки, но вот становиться ее участником им как-то не слишком улыбалось. Там ведь и убить могут, причем вероятность этого… ну да я уже говорил. Новый приказ — и оставшиеся трое засуетились несколько в ином стиле: один из них связался с медработниками, двое других так и вовсе вымелись за дверь. Впрочем, сожалеть об их уходе я опять-таки не собирался.
— Так вы собирались переместить меня в информаторий, мистер Холбик? Если да, то у меня нет насчет этого никаких возражений.
— Неужели?
— Иронию, звучащую в вашем голосе, позволю себе считать неуместной, — нарочито бодро усмехнулся я, хотя мутило меня от происходящего всерьез и качественно. Не готов я, как оказалось, к такому жестокому натурализму. А деваться некуда, приходится становиться более холодным, жестоким, бесстрастным и циничным. Иначе шансов и вовсе не останется. — Для меня нет ни малейшего смысла проявлять агрессию к вам лично и вашему персоналу. Конечно, это верно лишь до тех пор, пока не пытаются каким-либо образом повредить мне. Неважно, физически или же психологически. Ну а этот пытающийся вырыгать свои потроха и завывающий кусок мяса ударил меня, предполагая, что я беспомощен и не смогу ответить должным образом. Он ошибся.
Меж тем к покалеченному наконец прибыла не очень то скорая медицинская помощь. Краткий осмотр, несколько озабоченных фраз и его мигом утащили на каталке, вкалывая какие-то препараты и очень сильно суетясь. Насколько я понял из обрывков фраз, шансы выжить у него были не самые высокие, ну а о возможности в ближайшее время встать на ноги речи и вовсе не шло. Не я это придумал, не я…
— Так ты хочешь дождаться начала Игры и только тогда проявить свою преступную натуру?
— Не лицемерьте, Холбик, вы можете поберечь запасы ханжества и сахариновой морали для тех, кто их оценит. Мне же они — как волу сухая кость… Нечто совершенно никчемное и полностью бесполезное. Игра для вас всего лишь средство власти, для ваших Гончих — возможность пощекотать нервы, почувствовать себя не абстрактными «гражданами Республики», а охотниками, воинами. Ощутить кровь, страх, смерть… Или, на худой конец, просто выпустить из глубины души то, что так долго и тщательно подавляется окружающей средой, всеми проповедями с экранов. Ты знаешь это не хуже, а гораздо лучше меня, Холбик. Мы оба знаем это, ты и я. Так что не надо разводить тут долгие беседы…
— Как хочешь, Крайц. Тогда я сейчас прикажу освободить тебя из этого не слишком уютного положения, а ты временно наденешь на себя это, — на пол перед креслом с металлическим лязгом приземлились маленькие, но весьма хитры наручники. Те самые, что сковывают не запястья, а большие пальцы. — Подозреваю, что они не лишат тебя возможности убивать, но хоть как-то сдержат побуждения убить еще кого-нибудь из моих служащих.
— Договорились, Холбик.
— Приятно слышать разумные слова от такого шустрого убийцы… — скривился Гард Холбик, после чего нажал кнопку переговорного устройся и вымолвил: — Марио, зайди.
Ждать пришлось недолго, ибо уже через полминуты на пороге появился сухощавый мужчина с бледными, собранными в хвост волосами и огнем безумия в глазах, что смешалось с жаждой крови, боли и смерти. Зверь, дикий и очень опасный… Если мне было очень даже не по себе ощущать себя убийцей (хотя и убивал я, защищаясь), то этот тип был совсем другого настроя. Первое, что он сделал, — смерил меня пристальным взглядом охотника, проверяющего всех окружающих на предмет опасности и готовности сопротивляться. Результат? Ну, никакой усмешки или презрительной гримасы он не родил, что же до остального, то все впечатления так и остались за непроницаемой черной стеной, которой он отгородился от внешнего мира до поры до времени. Тогда почему я уверен в отсутствии усмешек и тому подобных реакций? Ну если они есть, то их вообще не скрывают, ибо нет смысла скрывать что-либо от того, кого растереть в пыль легче легкого.
