Поэтому Генри промолчал, но бывали дни, когда он вставал рядом с отцом у эркерного окна и они вместе смотрели на разбитый корабль. Тогда Генри чувствовал, как жар Катадина припекает его изнутри все сильней и сильней. Он поднимется туда в одиночку; он справится сам. Но отец тихо сидел около него, и Генри уходил из библиотеки, оставляя отца вести свою жестокую беззвучную битву и глядеть из окна как одинокое привидение в старинном доме, которое чересчур поздно осмыслило свою жизнь и теперь лишь беспомощно наблюдает за тем, чего не в силах изменить.
Примерно этим же занималась и Луиза. И тоже одна.
Как-то глухой ночью Луиза спустилась вниз – в это время Генри с Чернухой смотрели фильм с Бастером Китоном, – и Генри испугал ее, зайдя на кухню. Она сказала, что думала, что все спят, так как снизу не доносилось никаких звуков. Он напомнил ей, что Бастер Китон – актер немого кино. А потом Генри сказал ей то, чего еще никогда не говорил. Он сказал, что, когда она прячется, ему ее не хватает. Она едва не расплакалась. Генри сказал, что понимает ее чувства, поскольку чувствует то же самое. Луиза повесила голову, и слезы все-таки покатились. А потом Генри сказал, что хочет поехать в Мэн, чтобы взойти на Катадин.
Она посмотрела на него так, будто он ее бросает.
– Почему именно сейчас? – спросила она.
– Потому что я собирался на Катадин с Франклином.
– Это не ответ.
– Я не спрашиваю у тебя разрешения. Просто говорю, что поеду.
– С кем?
– Ни с кем. Один.
– Тебя не пустят, – сказала она. – Тем более одного.
– Возможно.
– И едешь ты туда не поэтому, – добавила она. – А потому, что он сказал, что ты не справишься.
Генри посмотрел на нее.
– Фрэнка больше нет, Генри. Совсем. Но кроме того, он был неправ. Он причинял боль другим людям. Да-да. Он говорил, что ты не справишься… чтобы сделать тебе больно. И никакие сумасшедшие поступки вроде восхождений на гору в одиночку этого не изменят.
– А ты у нас большая специалистка по сумасшедшим поступкам! Думаешь, если не ходить на его похороны, это что-то изменит. – Генри тяжело дышал. Ему самому не верилось, что он говорит то, что говорит. – Если поставить на своей жизни крест, это что-то изменит.
Луиза уперлась в него взглядом. Ее глаза снова наполнились слезами. И вдруг она сильно и резко хлестнула Генри ладонью по щеке.
– Не знаешь, так молчи! – крикнула она. И убежала в свою комнату.
И поскольку все прошло так хорошо, Генри решил подождать несколько дней, а потом сказать родителям, что он собрался взойти на Катадин.
Он рассчитал, что дождется удобного момента после вкусного, сытного ужина. Что скажет им, когда они все будут в кухне и кто-то будет убирать со стола, а Чернуха будет терпеливо сидеть рядом с матерью, получая из ее рук остатки телячьей вырезки под сливочным соусом.
Но через три дня, когда этот момент наступил и он сказал им про Катадин, все получилось не лучше, чем с Луизой, – возможно, потому, что на ужин была не телячья вырезка под сливочным соусом, а банальная жареная курица.
– Ты что, с ума сошел? – было первыми словами отца.
– Когда у нас и так Беда? – было первыми словами матери.
– Мы собирались туда с Франклином. Вы же знаете.
– Вот именно, – сказала мать Генри. – С Франклином.
– Для меня это важно, – сказал Генри. – Очень.
– Мы знаем, что для тебя это важно, Генри, – сказал отец. – Но не сейчас.
– И уж точно не в одиночку, – добавила мать.
– Я и не думал в одиночку, – вырвалось у Генри.
Отец посмотрел на него.
– А с кем ты хотел идти?
Генри внутренне заметался.
– С Санборном, – сказал он.
– Санборн собирается пойти с тобой? – удивилась мать.
– Да. Санборн. И еще Чернуха.
– И вы вдвоем уже все спланировали?
– Ага.
– Тогда извини, Генри, – сказала мать. – Придется вам отменить эту затею. Сейчас нам нужно держаться вместе.
Генри не сказал того, что готово было сорваться с языка: мы уже давно не вместе. У нас каждый сам по себе.
Он перевел взгляд вниз, на Чернуху. Как было объяснить родителям, что в походе на Катадин есть что-то необычайно важное? Такое важное, что это было последним словом, произнесенным Франклином до того, как тьма в мозгу накрыла его целиком? Такое важное, что теперь у Генри все время пекло в животе?
