— Правда, мой другъ, правда, подтвердилъ капитанъ Макмурдо.
Маленькій Родонъ, одинъ изъ пятидесяти другихъ мальчиковъ, сидѣлъ въ это самое время въ капеллѣ школы Бѣлаго Собратства, думая о томъ, какъ онъ поѣдетъ домой въ будущую субботу, и какъ, по всей вѣроятности, папа возьметъ его съ собой въ театръ.
— Да, братъ, этотъ мальчикъ — настоящій козырь, продолжалъ отецъ, все еще думая о своемъ сынѣ. Вотъ что, Макмурдо, если этакъ что случится… если я буду убитъ… ужь, пожалуйста, другъ, не откажи… сходи ты къ этому мальчугану, и скажи, что я очень… очень любилъ его, и ужь… самъ знаешь что. Да еще, не забудь, другъ Макмурдо… вотъ эти золотыя пуговки вручи ты ему отъ меня… на… на память. Больше мнѣ нечего ему оставить.
Онъ закрылъ лицо своими черными руками, и крупныя слезы покатились бѣлыми бороздами по его щекамъ. Мистеръ Макмурдо воспользовался также случаемъ снять съ головы своей шелковый колпакъ, и отереть имъ свои глаза.
— Ступай-ка, любезный, закажи намъ завтракъ, да получше, громко сказалъ онъ своему деньщику веселымъ тономъ. Чего ты хочешь, Кроли? Почекъ съ перцомъ? Селедку? Ну, и того, и другаго. Да вотъ что, Клей, продолжалъ онъ; обращаясь опять къ деньщику, — вынь изъ коммода какое-нибудь платье для полковника; мы съ нимъ бывали встарину одного роста и дородства. Помнишь ли, Родонъ, какъ мы разъѣзжали съ тобой на этихъ полковыхъ рысакахъ? Охъ, старина, старина!
Съ этими словами, чтобы не мѣшать полковнику одѣваться, онъ повернулся къ стѣнѣ, и принялся опять дочитывать интересную статейку о борьбѣ двухъ боксёровъ. Когда туалетъ Родона былъ конченъ, Макмурдо бросилъ газету, и началъ одѣваться самъ.
Ho, приготовляясь къ свиданью съ лордомъ, капитанъ Макмурдо употребилъ на этотъ разъ особенную тщательность при своемъ собственномъ туалетѣ. Онъ нафабрилъ усы до степени блистательнаго лоска, туго натянулъ бѣлый галстухъ, и надѣлъ превосходнѣйшій лосинный жилетъ. Когда онъ и пріятель его вошли въ общую залу; гдѣ былъ для нихъ приготовленъ завтракъ, молодые офицеры встрѣтили съ громкими комплиментами мистера Макмурдо, и спросили, ужь не намѣренъ ли онъ жениться въ это воскресенье.
ГЛАВА LIV
Тотъ же день и тотъ же предметъ
Озадаченная роковыми событіямй предшествующей ночи, мистриссъ Бекки долго не могла выйдти изъ своего оцѣпененія и пролежала въ постели до двѣнадцати чаеовъ. Звонъ воскресныхъ колоколовъ привелъ ее въ себя. Приподнявшись съ постели, она принялась наигрывать въ свой собственный колокольчикъ, призывая француженку-горничную, которая, какъ мы знаемъ, оставила ее за нѣсколько часовъ.
Мистриссъ Родонъ Кроли звонила долго и громко, но безъ всякаго успѣха, и хотя наконецъ она дернула за сонетку съ такимъ отчаяннымъ усиліемъ, что снурокъ отъ колокольчяка остался въ ея рукахъ, однакожь мамзель Фифина не явилась; — да, рѣшительно не явилась и тогда, какъ раздраженная миледи, съ оборванной сонеткой въ рукахъ и растрепанными волосами, выбѣжала въ корридоръ, и начала, громкимъ голосомъ и топая ногами, кликать свою служанку.
Дѣло въ томъ, что mademoiselle Fifine, не спросясь ничьего позволенія, изволила совсѣмъ оставить хозяйственное заведеніе на Курцонской улицѣ. Подобравъ брильянты и другія бездѣлки, оставленныя въ гостиной, Фифина взошла къ себѣ наверхъ и тщательно уложила. всѣ свои картонки, ящички и сундучки. Затѣмъ, выбравшись на улицу, она наняла извощичью карету для собственнаго употребленія, и вынесла собственноручно весь свой багажъ, безъ всякой посторонней помощи, въ которой вѣроятно ей бы отказали, такъ-какъ вся домашняя челядь ненавидѣла отъ всей души эту заносчивую Парижанку. Такимъ-образомъ, не простившись ни съ кѣмъ, мамзель Фифина покинула Курцонскую улицу однажды навсегда.
Игра, по ея мнѣнію, совсѣмъ окончилась въ этомъ малензькомъ хозяйствѣ, и mademoiselle Fifine уѣхала въ наемной каретѣ, какъ вѣроятяо многія изъ ея прекрасныхъ соотечественницъ поступили бы на ея мѣстѣ. Собираясь въ путь далекій, она забрала не только свои собственные пожитки, но и нѣкоторыя довольно замѣчательныя вещи, составлявшія собственность мистриссъ Кроли (если только можно допустить въ строгомъ смыслѣ какую-нибудь собственность у этой миледи). Кромѣ вышеупоминутыхъ брильянтовъ и нѣкоторыхъ нарядныхъ платьевъ, уже давно привлекавшихъ вниманіе этой любезной служанки, мамзель Фифи захватила ненарокомъ четыре богатѣйшіе вызолоченные подсвѣчника à la Louis-Quatorze, шесть вызолоченныхъ альманаховъ, столько же кипсековъ, золотую эмалевую табакерку, принадлежавшую когда-то мадамъ дю-Барри, хорошенькую маленькую чериильницу и перламутровый письменный приборъ, употреблявшійся въ извѣстныхъ случаяхъ при сочименіи очаровательныхъ записочекъ на розовой бумагѣ. Серебряныя вилки и ножи; лежавшіе на маленькомъ столикѣ по поводу
