Дуська приехала в областной центр толи с чирьем, толи с опухолью на совет к местным светилам медицины, а заодно и посетить магазин, о котором много слышала в деревне. Называется он «секс-шоп». Что о нём только не болтают в деревне. Теперь, мол, бабы в космос так не стремятся, как в этот магазин. Полгода деньги копила. Соседка такое рассказала, что от любопытства можно пешком сто вёрст до области дотопать.
Глянула Дуська, и впрямь, глаза в разные стороны – чего там только нет! Не придумать и во сне увидеть такое не сподобится. Можно десять жизней прожить и не познать того. Сначала было очень стыдно, но есть такие вещицы – глаз не оторвёшь. Невольно вспоминался то кузнец, то конюх (они в деревне бабам весь «шоп» заменяли). Потом стало любопытно и интересно.
«Но что это за упряжь висит на витрине? Вся в кольцах, блестит как на выездной лошадке председателя, только краше и поменьше. А цена-то, господи, цена-то! Всю конюшню продай, и то денег не хватит на одну уздечку, но не чета нашей гнилой упряжи». Дуська, сгорая от любопытства, спросила:
– А кнут зачем? Ох, какой красивый витень.
Молоденькая продавщица, хмыкнув, подала ей альбом. Дуська открыла и ахнула. На первой фотографии висела голая женщина в узде, подвязанной под потолок. Пятки были притянуты к ушам. Вся в кровавых полосах, а мужик голый, но в сапогах, охаживал её витнём по всему телу.
Дуська невольно почесалась и чувствовала себя, как месяц в бане не бывала. Женщина была затянута в блестящую сбрую. «Мазохизм», – было написано сверху. Дуська слышала это слово, но считала его обычным ругательством, навроде «коммунизм» или «анархизм», а «мазохизм» – это какой же Ленин его разрабатывал?
Она сразу вспомнила своего аспида Тольку, и то как три года назад она попробовала ему не даться. Так он ей такое устроил, что, очнувшись в больнице, она не досчиталась четырёх зубов, трёх рёбер, башка в двух местах проломлена, да ещё по мелочи ой, ой. До сих пор на левой руке два пальца не чуются, правую ногу подволакивать приходится. С места встанешь, в глазах темнеет.
«Оказывается, это не избиение, а мазохизм. Тогда за что же он год отсидел? Жалко мужа… Что с него взять, ведь он служил в Москве, в стройбате, а там такой мазохизм, – подумала Дуська по научному, – что из боёв люди целее выходят, чем они со службы возвертаются».
Сколько ещё интересных вещиц она повидала. Замочки всякие, ошейники (толи для собак, толи для женщин). Кое-что даже примерила. Понравилось, но денег было жаль, да и Толька ещё не совсем доходяга, пусть сам работает лучше.
Её смутили огромные солдатские сапоги, стоявшие отдельно на полке, а рядом горшок, фляга и какое-то оружие – не то миномёт, не то мортира. Она напрягла свой скудный, изрядно отбитый умишко, но не могла сообразить что к чему. «Если эти сапоги надеть на Анатолия, то он из них выпадет при первом же шаге, если надеть прямо у постели, то не сможет вскарабкаться на постель. Если одеть самой, да положить ноги ему на спину, так его потом две недели не разогнуть».
Спросила продавца, но та махнула и сказала: «Это сопутствующие товары». Дуська не допетрила, что это, но нутром догадалась, что не для постели. Для сарая – куда ни шло.
Посчитав деньги купила какую-то десятирублёвую штучку. Для чего она не знала, а инструкция на китайском языке. «Ну, в деревне придумаем, куда деть. Если что, так телушке привяжем на шею, а ещё лучше собаке». И пошла вырезать свой чирей.
