Фроська
Васька был отчаянным охальником, но и дюже ладным парнем. Все девки окрестных деревень опасались его страшно, но еще страшнее сохли по нему. Матери до остановки сердца боялись за своих Дунек, Машек и прочей женской молоди. Бабы постарше не прочь были сами встретиться с ним в затишке овина или сеновала.
Фроська была здоровенной девкой и очень завидовала красавицам со стройной фигурой – любой девке, в которой было меньше весу, чем в ней. Хотя лицом и телом она удалась, но уж очень много было у неё этого тела.
Как-то в сумеречное время суток неподалеку от соседской копны Васька, поджидая случая кого-нибудь принять и одурманить запахами лета, натыкнулся на неё, и, толи ретивое взыграло у него, толи выпили лишнего, но Фроську он крепко прищучил у забора. Атака была яростная и спешная. Фроська сопела и думала отдаться или нет. Он, конечно, варнак, но как её опоясал, окаянный. Она твердо держала диспозицию, но и совсем отбить атаку не желала. Ярость Васькина выдыхалась, хоть и лапал он ее где ни попадя. Фроська чувствовала надлом в натиске. Вот-вот атака захлебнётся совсем и Василию будет не до штыковой. До копны он и трезвый не смог бы её дотащить, а подпитой тем более. Фроська, чувствуя, что Василий готов к отступлению, подумала, что другого раза может и не быть, а потому сама шаг за шагом, поддерживая запинывающегося Василия, взяла курс на копну. Вдруг больше приставать не станет.
Конечно, навык Васькин чувствовался, движения были отработаны, так что, если он и напивался до полного безразличия к женщине, руки сами знали, где и за что нужно лапать. Но вот духу в нём для Фроськи было маловато, а у неё, хоть она и не знала об этом, тоже были эрогенные зоны, и, судя по размерам её тела, они были гораздо обширнее, чем у других. В деревне всё называли проще, как надо, тем более, что слово «зона» в России однозначно, хотя если Фроськины зоны разместить на карте, они будут соразмерны Гулагу. Васька растеребил их, и Фрося так распалилась, что даже копне стало страшно, как бы не вспыхнуть. В горячке она так жамкнула Василия, что он и дышать перестал и потерял способность к передвижению.
– Васенька, – томно рыкнула она и так впилась в него губами, что нос и подбородок у Василия сплющились и соединились, но зато он задышал и даже выругался.
«Господи, не помер», – подумала Фрося и от Василия полетели перья вместе с сеном. Копна была уделана и так расплющена, что ни одна уважающая себя корова не подошла бы к ней даже с голоду.
Фрося, разгоряченная своими зонами, вогнала Василия в такой ужас, что он лежал словно землёй засыпанный, ещё живой, но уже похороненный.
Не знаю, что уж она с ним там такое сделала, но через неделю девки забеспокоились – Васька не только не приставал к ним, он даже из дому не выходил. А что было бы, если бы Фроська заранее знала про зоны аномальные?
Витька-пират
Сумерки ещё не опутали землю, а Витька, воровато оглядываясь, уже пробирался к Зинкиному сеновалу. Был он, как всегда, на взводе и выглядел в своей продранной местами тельняшке, как боцман с пиратской шхуны. Он уже не первый раз пытался взять этот сеновал на абордаж и наказать Зинку любовью в качестве трофея. Но, как всегда, в его пиратском промысле чаще преследовали рифы и мели, чем фортуна. Но что поделаешь, он никак не мог отказаться от своей пиратской удачи, которая всё время манила его Зинкиными формами.
На прошлой неделе за преследование баржи под неизвестным флагом со странным названием «Кузьмовна», братец этой неизвестности таким танкером на него наехал, да так протаранил, что до сих пор все его шпангоуты ныли и лопались от нестерпимого натиска, а рулевое клинило. И потому к Зинкиному сеновалу Витька подбирался с перекошенными бортами и побитыми сигнальными огнями.
Зинка раньше ночи на сеновале не появится, но он решил заранее затаиться, чтобы не нарваться на вилы Опанаса, отца Зинки. Тот не признавал ни властей, ни пиратов, даже бога не боялся. Пиратов мог свободно спровадить на дно, пропоров обшивку, киль, вон, совсем провис, так и ведёт в сторону.
«Почему меня дураком называют? Всего раз шаньги на утюге разогрел, а теперь все пальцем показывают. Стёпка вон в самоваре самогон гнал, так его героем считают почему-то», – лезли дурные мысли Витьке в проломленную башку. На время он даже о Зинке забыл, чуть с галса не сбился.
