– Они здесь чеченцам оружие продают, патроны, обмундирование. Я случайно подслушал разговоры, а потом еще и видел кое-что.
– Кто они, что видел, что слышал? Рассказывай!
– Долго рассказывать, только я точно знаю. И фамилии назвать могу. У нас тут говорят, что Ченцов и Белык дезертировали. Не верьте! Их убили, а говорят, что не поймали.
– Ченцов и Белык? Откуда ты знаешь, что их убили?
– Их закопали ночью около колючей проволоки, на задах, я видел и место показать могу.
– Ну и дела! Ужас какой-то!
– Вы поможете? Я все покажу и все расскажу. Один я ничего сделать не могу и связаться ни с кем тоже не могу. А у меня брат в Чечне погиб, я этих уродов ненавижу! И тех, кто им помогает!
– Конечно, Володя, я помогу и все сделаю! А про священника ты что говорил, то есть писал?
– Его тоже убили.
– Как! Не может быть! Ты уверен?
– Нет. Просто он из части не уходил. – Я в тот день в наряде был на КПП. Как он пришел, я видел, а выходить он больше не выходил. Это точно. Я на это внимание обратил и тайком от дежурного в журнал посмотрел. Там кто-то уже утром вписал, что священник отец Федор вышел через КПП в двадцать ноль-ноль.
– Значит, его тоже где-то закопали? – чуть не плача, спросила Настя.
– Не знаю. Спрятать-то тело негде, нет у нас пустующих и неиспользуемых помещений. Я уже думал об этом. Может, потом тело в тайгу вывезли…
Договорить Мулянов не успел. Навстречу из дверей санчасти вышел старший лейтенант с медицинскими петлицами и удивленно уставился на солдата и незнакомую девушку.
– Товарищ старший лейтенант, это журналистка из Якутска. Она ногу на ступенях подвернула, капитан Окулович приказал к вам проводить, – поспешно объяснил солдат.
Коренастый медбрат в белом халате говорил с четким оканьем. Он успел рассказать, что окончил медицинский колледж, что отслужил тут фельдшером два года, что осенью у него дембель. Занимаясь обработкой ссадины на коленке и накладыванием тугой повязки на сустав стопы, он нахваливал свою беззаботную службу, считая, что это настоящая «лафа».
Настя сидела на кушетке без джинсов и колготок, прикрытая белой простыней. Куртку она категорически отказалась снимать, боясь остаться без телефона. Жаль, что не хватило времени включить в телефоне функцию диктофона.
Бестужева лихорадочно обдумывала разные варианты. А если солдат психически ненормальный? Сомнительно, что такого взяли в армию, но, допустим, это так. Был нормальный, а потом его «шиза скосила». Вдруг ему просто мерещатся вокруг преступники, и все, что он сказал, – всего лишь плод его больного воображения? А священник? Хотя мог и священника приплести до кучи. Эх, глянуть бы одним глазком в этот журнал на КПП! Явно запись внесена другим почерком. А может, сначала записывал дежурный по КПП, а потом его помощник?
Но если все это правда… Настя поняла, что просто боится представить себе, что все рассказанное солдатом действительно правда. Какой ужас! Ведь тогда и отец Федор мертв, как те два солдатика, ставшие свидетелями преступления, за что их и убили. Кто? Этот подозрительный особист? А может, он как раз и пытается разобраться в происшедшем? Особист обязан отвечать за сохранность государственной тайны, контрразведку, за соблюдение режима и еще за многое другое. Настя окончательно задумалась. И где найти мужество пойти в столовую на ужин, спокойно есть, смеяться с молодыми офицерами?
Нет! Начиная злиться на себя, Настя собрала в комок всю волю. Еще чего! Дело нужно довести до конца. И в первую очередь обезопасить себя. Что она там снимала? Кроме лиц солдат во время коротких интервью – ничего. Допустим, просмотрят преступники запись, и что? А вдруг им покажется, что Мулянов говорил как-то не так, и лицо у него было какое-то не такое. Она-то в любом случае выйдет отсюда, а ему не выйти. Или же всем не выйти. Настя полезла в карман, достала мобильник и, воспользовавшись тем, что фельдшер с окающим говором ушел за занавеску, быстро открыла аппарат, извлекая оттуда сим-карту. Она едва успела сунуть ее обратно в карман вместе с телефоном, как фельдшер вернулся.
– Ну, все, одевайтесь. Может, вам палочку одолжить на время? Идти сможете?
