Об этом заговорил со мной и полковник Червинский.
— Хватит преподносить врагу подарки, — промолвил он, направляясь к опушке леса, где меж кустов чернела «эмка». — Довольно! — Немного помолчав, спросил: — Нашлись у тебя железнодорожники?
— Имеются, товарищ полковник. Двое. Братья Кругловы…
— Это не они помогли нам с «языком»?
— Они самые, — ответил я и достал из планшетки политдонесение. Мысленно представил, как сейчас омрачится лицо комдива: потеря целой роты — первая крупная потеря дивизии. Краска прилила к моему лицу.
Полковник заметил, что со мной творится что-то неладное и вопросительно взглянул на лист, вырванный из школьной тетради.
— Письмо от жены? Что-нибудь случилось?
— Нет, товарищ полковник, донесение…
Комдив пробежал глазами по строчкам и решил, что нашел корень моего смущения.
— Да, понимаю, если не вернется — пятно на всю дивизию. У нас пока не было ни одного дезертира… А вот Романенко, — Червинский потряс листком, — молодец! Всей роте слава! Ни один не дрогнул. Вот так надо воевать. Жертвуя собой, они обеспечили нам отход. Пример для всей армии!..
Он говорил, что на войне не без жертв, а я думал о том, что героическую роту можно было спасти. Другое дело, что я не имел еще достаточного опыта в организации взаимодействия. Но комдив спешил в штаб корпуса и дал понять, что сейчас не имеет возможности заниматься анализом действий батальона.
В политотделе я встретил редактора дивизионной газеты. Черный, с орлиным носом, он как ястреб налетел на донесение. Капитан плохо видел знаки различия и часто первым приветствовал младших командиров, зато он хорошо ориентировался в написанном и умел быстро находить нужный для газеты материал.
— О роте Романенко и Гудкове дадим на первой полосе! А вот этого паникера, — редактор тряхнул очками, — надо раздраконить.
Мне пришлось подробно рассказать историю братьев- добровольцев. Капитан заявил, что если младший Круглов в новом задании проявит малейшую трусость, то его не спасут никакие героические дела в прошлом…
И представьте мое состояние, когда в назначенное место вернулись все саперы, все бойцы, бывшие железнодорожники, кроме Кругловых. Правда, минеры доложили, что Кругловы, рискуя жизнью, пустили под откос товарный поезд, а сами на ходу выпрыгнули из паровоза. Затем старший Круглов повел минеров в депо, а младший — на водокачку. Но тут произошло то, чего никогда заранее не предугадаешь. Вражеский разведчик, очевидно, доложил, что русские на станции взрывают полотно, опрокидывают вагоны, паровозы, минируют подходы, устанавливают орудия. На бойцов тотчас же обрушился сильнейший удар артиллерии и авиации.
Тяжелые снаряды и бомбы завершили работу наших саперов. К счастью, щели, вырытые персоналом станции, спасли жизнь отряду.
Когда обстрел и бомбежка закончились, в воздух взлетела наша зеленая ракета — условный сигнал для сбора. Двое не явились. Старший группы лейтенант Е. Жуков решил, что они погибли, и выделил пять минут на поиски их. Однако это ничего не дало. Не внесла ясности и вторая ракета. Начало темнеть, и пришло время возвращаться в часть.
Слушая доклад лейтенанта Жукова, я смотрел на его большие усы, лихо закрученные кверху, и думал: «Вот ведь не из трусливых и мастер своего дела, а не сообразил оставить там кого-нибудь хотя бы на час — узнать, что же все-таки с Кругловыми».
Наша дивизия находилась на марше. В темноте, в движении трудно было найти комдива Червинского, да и времени не было на поиски. Нужно успеть на злополучную станцию, пока там нет противника. И я, надеясь на выносливость своего коня, решил вернуться в Каменец-Подольск без разрешения комдива.
Капитан Сосин, принимая батальон, по-дружески сказал:
— Александр, во-первых, ночью ты рискуешь попасть в засаду — один не езжай; во-вторых, в темноте никого не разыщешь— подожди рассвета.
— А я думаю, — подключился Шугаев, — и рассвет ничего не даст. Пустая затея…
Я все понял, о чем не договорил политрук. Шугаев почему-то к любому человеку подходил с одной меркой: не враг ли народа.
Моя ночная вылазка ничего не дала. А с восходом солнца на улицах Каменец-Подольска затрещали автоматы, и к станции уже нельзя было пробиться. Курдюков, с простреленным рукавом гимнастерки, догнал меня на окраине:
