Излив в этих словах накопившееся недовольство, он вернулся на рабочее место.
Тудыев гордо повернулся к заказчице и указал рукой на дело своих рук, точнее, своего отбойного молотка:
– Ну, хозяюшка, принимай, что обещали, в аккурат все сделали!
Надежда поблагодарила его и отдала обещанные две бутылки. Тудыев радостно потопал к напарнику. Оглядевшись и убедившись, что ее никто не видит, Надежда по самое плечо засунула руку в пролом, пошарила там и наконец нащупала полиэтиленовый пакет. Торопливо спрятав его за пазуху, она как можно скорее покинула место действия, которое ей почему-то хотелось про себя назвать местом преступления. Действительно, спрятанная за пазуху картина жгла ее, как раскаленное железо, и Надежда Николаевна впервые в жизни чувствовала себя преступницей.
***
– Ух и страху я натерпелась! – призналась Надежда, стирая с губ ненавистную ярко-красную помаду. – Не дай Бог, думаю, сейчас и правда из начальства кто-нибудь припрется! Ну давай посмотрим, что это за картина такая. Я, признаться, когда раньше в Эрмитаже бывала, больше к импрессионистам ходила, а в ту сторону и не глядела. Сама разворачивай, я не хочу к ней прикасаться – так, на всякий случай, а твоих отпечатков там и Так навалом.
– Да уж, – вздохнула Лена и развернула холст.
– И ничего такого, – заявила Надежда после продолжительного молчания. – Девица, на мой взгляд, несколько полновата, но это мое личное мнение. И что его угораздило именно эту картину украсть?
– Он сказал – волосы длинные, как у меня, – усмехнулась Лена. – И потом – вам-то какая разница? Эта ли картина, другая… Ну был бы бедуин на верблюде…
Ты права, – согласилась Надежда, – мне в данном случае все равно. Итак, давай к художникам собираться. Пока туда-сюда – занятия потом кончатся, мало народа будет, на виду окажешься. Так… как бы это тебя нарядить, чтобы там, в Академии, среди этих ненормальных людей искусства, ты смотрелась как своя?
– Главное, чтобы никто меня не запомнил, – вставила Лена.
– Внешность изменить надо, дело хорошее, – согласилась Надежда. – Приблизительно я себе представляю, как художники выглядят – чем необычнее, тем лучше. Так-так… – она критически рассматривала Лену, – макияж самый простой, ну если уже глаза подкрасила, то смывать не нужно…
Внезапно Надежда сорвалась с места и понеслась в прихожую, откуда послышались ее чертыханье и крики:
– Лена, помоги!
Лена едва успела поддержать качающуюся табуретку и принять от соседки огромный чемодан, который та достала с антресолей. В чемодане находилась одежда – ношеная, но аккуратно сложенная и чистая.
– Это Аленины тряпки. Мне они малы, а выбросить жалко – целое ведь. Все собиралась отдать кому-нибудь, да лень было на антресоли лезть.
Лена знала, что соседкина дочка Алена была замужем за военным моряком и жила вместе с мужем и дочкой Светочкой в далеком Северодвинске, приезжая только в отпуск. Надежда уже рылась в чемодане и достала оттуда вылинявшие голубые джинсы.
– Примерь-ка, они тебе будут впору.
– Да чем мои-то джинсы плохи? – недоумевала Лена.
– Сейчас узнаешь. Надежда принесла ножницы и мигом разрезала джинсы на коленках.
– Надевай! .
– Холодно же, – поморщилась Лена.
– Ничего, не рассыплешься, приструнила ее Надежда. – Так, свитерок этот черный можешь оставить, а сверху вот это надень, – она протянула старую рубашку своего мужа Сан Саныча, фланелевую, в серую и зеленую клетку.
– Волосы убрать, – бормотала Лена, – по волосам сразу опознают, если что.
– Да, волосы обязательно спрятать… что они там носят-то?
– Найдем! – Настала очередь Лены сорваться с места.
Через две минуты она вернулась. Волосы были убраны под странный головной убор – черный кожаный не то платок, не то шапочка, к тому же вся в черепах.
– Это что ж такое? – изумилась Надежда.
Называется бандана! – гордо сообщила Лена.
– Ну надо же! А я и не знала, – вздохнула Надежда. – Теперь все отлично, только… надо бы чего-нибудь зелененького… тени, что ли, наведи… и руки, лак сотри и ногти обстриги как можно короче.
– Жалко! – вздохнула Лена. – Никак нельзя длинные оставить?
Надежда даже задохнулась от возмущения.
