— Мириамель?
— Что?
— Ты должна сказать, куда мы едем. Тогда я гораздо лучше смогу защищать тебя. Мне же надо составить какой-то план.
Она тихо засмеялась:
— Я обязательно скажу тебе, Саймон, но только не сегодня.
Он нахмурился, глядя на мерцающие среди ветвей звезды.
— Очень хорошо.
— А теперь ты должен поспать. Это будет труднее, когда взойдет солнце.
Неужели во всех женщинах есть что-то от Рейчел Дракона? Похоже, они действительно просто обожают говорить ему, что он должен делать. Он открыл рот, чтобы сердито сказать, что как раз сейчас не нуждается в отдыхе, но вместо этого широко зевнул.
Он попытался вспомнить, что собирался сказать, и незаметно заснул.
Во сне Саймон стоял на берегу огромного моря. От пляжа, лежавшего прямо перед ним, тоненькая земляная насыпь вела к небольшому островку, видневшемуся довольно далеко от берега. На островке не было ничего, кроме нескольких высоких белых башен, сверкавших в свете яркого послеполуденного солнца, но башни эти совершенно не интересовали Саймона. Перед ними, появляясь и исчезая в их тройной тени, расхаживала крошечная беловолосая фигурка в синем. Саймон был уверен, что это доктор Моргенс.
Он рассматривал насыпь — нетрудно было бы пройти по ней, но вода поднималась и вскоре могла совсем залить тонкую полоску земли, — когда услышал отдаленный голос. В океане, на полпути между островом и каменистой отмелью, на которой стоял Саймон, раскачивалась и подпрыгивала на волнах маленькая лодка. Две фигуры стояли в лодке — одна высокая и плотная, другая маленькая и тоненькая. Всего несколько мгновений понадобилось Саймону, чтобы узнать Джулой и Лилит. Женщина что-то кричала ему, но звук ее голоса терялся в реве моря.
Что они делают там, в лодке? — думал Саймон. Ведь скоро стемнеет.
Он сделал несколько шагов по насыпи, и через волны до него донесся едва слышный крик Джулой.
— Ложный! — кричала она. — Он ложный.
Кто ложный? — удивился он. Полоска земли теперь казалась достаточно надежной. Остров? Он прищурился, но, несмотря на то что солнце уже стояло довольно низко над горизонтом, превратив башни в черные пальцы, а фигуру Моргенса во что-то маленькое и темное вроде муравья, островок казался самым настоящим. Он прошел еще немного вперед.
— Ложный! — снова крикнула Джулой.
Небо внезапно потемнело, и грохот волн перекрыл вой крепнущего ветра. Во мгновение ока океан стал синим, а потом сине-белым. После этого волны вдруг затвердели, превратившись в острые ледяные глыбы. Джулой отчаянно махала руками, но море вокруг нее вздымалось и трескалось. Затем, с ревом и плеском черной как кровь воды, Джулой, Лилит и лодка исчезли. Лед поднимался на насыпь. Саймон повернулся, но теперь до пляжа было так же далеко, как до острова, и оба берега, казалось, отступили от него, оставляя стоять в самой середине бесконечной узкой полосы. Лед поднимался все выше, подбираясь к его сапогам…
Саймон внезапно проснулся, дрожа. Слабый утренний свет наполнял рощу, и деревья тихо покачивались на холодном ветру. Его плащ сбился к коленям, оставляя все тело незакрытым.
Он расправил плащ и улегся снова. Мириамель все еще спала подле него, рот ее был полуоткрыт, золотые волосы растрепались. Саймон вдруг ощутил горячую волну желания и одновременно чудовищного стыда. Она казалась такой беззащитной, лежа здесь, в этом пустынном месте, а он был ее защитником — хорошим же он был рыцарем, если мог испытывать подобные чувства! Но все же Саймон мечтал притянуть ее поближе к себе, согреть, поцеловать и почувствовать нежное дыхание девушки на своей щеке. В полном расстройстве он отвернулся от нее и лег на другой бок.
Лошади смирно стояли там, где их привязали. Поводья были замотаны вокруг низко свисающей ветки дерева. Вид седельных сумок в смутном утреннем свете внезапно наполнил его какой-то опустошающей тоской. Все, что прошлой ночью казалось безумным приключением, сейчас выглядело весьма глупо. Какие бы причины ни побудили Мириамель пуститься в это путешествие, они не имели к нему никакого отношения. Он был многим, многим обязан — и принцу Джошуа, который возвысил его, сделав рыцарем; и Адиту, которая спасла его; и Бинабику, который был для Саймона куда более хорошим другом, чем он заслуживал; были и другие, почти преклонявшиеся перед ним, как Джеремия, — и всех он предал, поддавшись мгновенной прихоти. И ради чего? Он силой навязал свое общество принцессе, у которой была какая-то собственная печальная причина для того, чтобы оставить лагерь своего дяди. Он бросил многих людей, любивших его, ради поездки неизвестно куда с человеком, не испытывавшим к нему ничего подобного.
