Две проводницы по-прежнему держали ее за руки, каждая со своей стороны. Но теперь они скорее вели гостью вперед, покорную и зачарованную, нежели влекли или принуждали.
Проходя через залу, с бесконечными рядами призрачных колонн, видимых то сзади, то в туманной перспективе, девушка постепенно осознала, что в боковых приделах и коридорах толпится немало других людей. Медленно обретали они формы: по-разному одетые, загадочные, непохожие друг на друга, старые и молодые. На одних были ниспадающие платья в средневековом стиле, как на ее новообретенных подругах, проводивших ее сюда. Эти походили на витражные изображения святых. Другие ограничились невесомой и легкой набедренной повязкой; а в полутемных нишах храма или дворца смутно вырисовывались обнаженные фигуры.
При ее приближении все они в едином порыве жадно подались вперед, с неподдельным, сочувственным интересом приглядываясь к гостье. Кое-кто негромко произнес несколько слов каббалистические звуки, не более, поначалу непонятные для девушки; но чем дальше углублялась она в залу, тем отчетливее видела во мраке, и постепенно слова обретали смысл. Очень скоро Мейзи осознала, что понимает приглушенный гул голосов благодаря некой врожденной чуткости. Тени обращались к ней; она отвечала. Девушка интуитивно догадалась, на каком языке они говорят; то было Наречие Мертвых; и, пройдя сквозь портал вместе со своими спутницами, Мейзи и сама обрела способность говорить на этом языке и понимать его.
Наречие Подземного Мира отличалось напевной мягкостью — состояло словно из одних гласных звуков, ибо согласные почти не различались; однако при этом смутно напоминало все прочие языки земли и словно вобрало в себя все то общее, присущее им всем. Слова слетали с призрачных губ, словно облака, рожденные в горной долине; язык этот казался размытым и неопределенным, смутным и изменчивым, и однако же неизъяснимо-прекрасным. Воспринимая его всеми органами чувств сразу, Мейзи не ведала, в самом ли деле это звуки или аромат дорогих духов.
Словно во сне, Мейзи двигалась сквозь бесплотный мир; спутницы по-прежнему ободряли и направляли ее. Дойдя до внутреннего придела или алтаря, девушка смутно осознала, что в глубине крипты таятся фигуры еще более жуткие, чем те, что являлись ей до сих пор.
Этот придел отличался еще более суровой, архаичной простотой, нежели прочие; полутемная галерея сохранила строгость очертаний, пришедшую из тьмы веков; она показалась девушке подобием промежуточного звена между гигантскими, необтесанными дольменами Стоунхенджа и массивными гранитными колоннами Филаэ и Луксора. В дальнем конце святилища обнаружился Сфинкс: он взирал на гостью сверху вниз, загадочно улыбаясь.
У основания его, на грубо сработанном мегалитическом троне, обособленно от прочих, восседал Верховный Жрец. Рука его сжимала жезл или скипетр.
Вокруг выжидательно застыла нездешняя свита: смутно различимые прислужники и призрачные жрецы, облаченные, как показалось гостье, в нечто похожее на леопардовые шкуры или шкуры пещерных львов. Бусы из саблезубых клыков охватывали смуглые шеи; прочие носили украшения из нешлифованного янтаря или нефритовые лезвия, нанизанные на шнур из сухожилий на манер колье. Еще несколько (их можно было причислить скорее к варварам, нежели к дикарям), щеголяли в крученых золотых браслетах и ожерельях.
Верховный Жрец церемонно встал и вытянул вперед обе руки, на одном уровне с головой, ладонями вперед.
— Вы привели добровольную жертву, достойную стать Хранительницей Башни? — вопросил он на том же мистическом наречии.
— Мы привели добровольную жертву, — отозвались Иоланта и Гедда.
Верховный Жрец воззрился на нее. Взгляд его пронзал насквозь. Мейзи затрепетала не столько от страха, сколько от ощущения необычности происходящего: так робеет новичок, впервые оказавшись на великосветском празднестве.
— Ты пришла по доброй воле? — торжественно осведомился Жрец.
— Я пришла по доброй воле, — откликнулась Мейзи, сознавая про себя, что исполняет роль в некоем вековом ритуале. Унаследованные от предков воспоминания волной всколыхнулись в ней.
