Откуда-то справа на него прыгнул еще один волколак, волколак, чье приближение, несмотря на свое почти звериное чутье, Джай заметил лишь в самый последний момент. Этот зверь оказался быстрее первого: едва коснувшись пола, он вновь прыгнул на Джая и, ударив передними лапами в грудь, опрокинул его на пол. В этот раз Джай ударился не только спиной, но и затылком. Оборотень оказался на рыцаре верхом и вонзил ему зубы в правое плечо. Наплечник бригантины, прослужившей верой и правдой не один год, был смят и порван, будто был сделан из оберточной бумаги. Джай почувствовал, как его плечо стало влажным и липким, затем его обожгло жарким огнем, и он едва сдержал стон. Повинуясь больше инстинкту, чем действуя разумно, рыцарь ударил зверя левой рукой по морде, ломая лобные кости и оглушая его. Обе ноги нуранита разом подтянулись к животу, а затем резко распрямились, и оборотень отлетел прочь. Джай, превозмогая боль в плече, тут же оказался на ногах и встретил волколака, ринувшегося в новую атаку острием своего кинжала.
Серебро легко вошло в шею зверя, еще момент — и второй удар пришелся бы зверю в сердце. Однако борясь с ним, Джай почти выпустил из вида первого волколака, и, как оказалось, зря. Оборотень, воспользовавшись тем, что Джай занят новым противником, смог подползти на передних лапах поближе и схватить рыцаря зубами за икру, легко прокусив ботфорт сапога. Впрочем, это было последнее, что успел сделать этот зверь в своей жизни — стилет вошел ему в левый глаз и пронзил мозг. Не успевшие толком сомкнуться клыки, разжались, отпуская ногу рыцаря, тот высвободил свое оружие, повернулся ко второму противнику и выругался цветасто и длинно, помянув рога Малина, хвост Луни, чешую Диты, очки Библиотекаря, солнечный нимб Идры, рыжие косы Ариды, грудь Расты и такую часть тела Гламуры, какую в приличном обществе воспитанный человек ни в коем случае не станет называть.
Тело волколака, а вернее волколачки, успело измениться, теперь перед рыцарем на полу в луже собственной крови лежала голая светловолосая девочка лет тринадцати. Ее шея была распорота.
— Миневра, — выдохнул рыцарь. — Какого х…
— Только не говори, что это была самооборона, — услышал он за спиной женский голос, в котором под коркой ледяного спокойствия закипала древняя ярость.
Джай узнал этот голос, а потому повернулся очень медленно, стараясь, чтобы его обладательница хорошо видела его руки, а в особенности — кинжал в правой, на лезвии которого пузырилась и дымилась темная липкая кровь.
— А ты сама как думаешь, Арника? — спросил он без вызова, но голос его был тверд и спокоен, насколько мог быть спокоен голос у человека, который только что вышел победителем из схватки с двумя волколаками и теперь готов был вступить в схватку с противником куда более серьезным.
— Итак, мы слушаем, — сказала Низа Клейн, старшая жрица Расты. — Кто будет говорить первым?
— Я, — ответила Лара Уиллис, старшая[1] жрица Луни, — Лунный храм обвиняет сэра Джая эр Нурани, жреца Храма Героев, здесь присутствующего, в преднамеренном убийстве оборотня-волколака Крома Вульферсона и в покушении на убийство младшей жрицы Лунного храма Миневры Шерстошейки.
— Что скажет сэр Джай? — поинтересовалась Низа Клейн.
Джай половину из своих тридцати лет жизни отдал служению Нурану, богу Героев, но на жреческих советах ему доводилось бывать нечасто — сэр Ланс, оруженосец[2] Нурана, оберегал любимого ученика от «этой говорильни» как мог, мужественно посещая все заседания, традиционно проходящие в Храме Плодородия.
— Да, — заговорил Джай хрипло, — я признаю. Я преднамеренно убил этого самого Вульферсона, или как там его звали, и пытался убить Миневру. Миневру — непреднамеренно.
В просторном зале совета стало так тихо, что пролети здесь комар — его услышали бы даже те, чей слух не был приспособлен для такого рода упражнений. Даже жрец Недоперепила, Петр Ович, мучившийся с похмелья, перестал икать и уставился на рыцаря Нурана мутным взглядом.
— Ну так мы слушаем твои оправдания, рыцарь, — сказал после паузы Патрик Клейн, муж Низы и старший жрец Храма Солнца. — Мы тебя внимательно слушаем.
