Он поправил складку на брюках и вышел из будки.
Верхний ярус был пуст. Нет, машины кое-где стояли – «Мерседесы», «Ягуары», «Тойоты», «Вольво» и так далее. Но людей не было. Ну и ладно.
Он не торопясь обошел верхний ярус и стал спускаться по пандусу. Внизу было все то же самое – парад дорогих иномарок.
Они стояли – каждая в своем отсеке, размеченном белой масляной краской, – и переливались хромированными решетками радиаторов в приглушенном свете люминесцентных ламп.
У Игоря была своя система измерения расстояния. Он считал не шаги и метры, а миллионы долларов. Каждые десять шагов – это примерно один миллион. Столько стоили машины по обе стороны от центрального прохода.
Правда, там, чуть-чуть в глубине, примерно в трех с половиной миллионах от въезда на нижний ярус, в отсеке номер сто сорок два скромно притулилась вишневая «десятка». Она была единственной российской машиной в Башне и потому не могла не привлекать внимания охранников.
Бирюков хорошо знал ее хозяйку – невысокую женщину средних лет. Про таких французы говорят: «Некрасива, но чертовски мила».
Женщина жила одна. Точнее, с сыном. Бирюков никогда не видел ее с мужчиной. Впрочем, он не особенно-то и удивлялся. Если бы у женщины был муж, наверное, он бы купил ей машину поприличнее. И вообще…
За те полгода, что стояла Башня, Игорь успел убедиться, что большие дружные семьи здесь скорее исключение, нежели правило. Квартира в Башне означала определенный (а именно, очень высокий) уровень материального достатка, который, видимо, был каким-то образом связан с неустроенностью личной жизни.
«Бог дает всем поровну», – философски изрекал Рожков, ютившийся в двухкомнатной «хрущовке» с женой, тещей и двумя детьми. Игорь, конечно, с ним соглашался… Но в глубине души надеялся, что его личный кредит у Господа окажется не столь ограниченным.
Он прошел вперед, по привычке выглядывая вишневую «десятку». Он каждый раз подмигивал ей, как старой доброй знакомой.
Миновав три миллиона долларов и немного не доходя до «десятки», Игорь почувствовал смутную тревогу. Было что-то такое, что заставило его насторожиться.
В первый момент он даже не понял, что именно, лишь подойдя вплотную, увидел, как над бетонным полом поднимается легкая белая пыльца, словно чье-то овеществленное дыхание дрожит невысоко над полом, а потом снова медленно оседает.
Бирюков присмотрелся повнимательнее. В полу тянулась узкая извилистая трещина. Она начиналась примерно в полуметре от капота «десятки» и скрывалась под машиной.
Игорь опустился на колени. Мысли о тихом и спокойном дежурстве исчезли, словно испарились. Конечно, эта трещина была не такая уж и большая, но…
Проблема заключалась в том, что ее вовсе не должно было быть.
Бирюков прикинул: в нее можно было вставить спичку. Одну спичку, но не более. Наверное, это не так уж и страшно. Ведь бетон может иногда давать трещины, как это, например, когда-то случилось с метромостом «Воробьевы горы».
Но сейчас метромост волновал его меньше всего.
Игорь пошарил по карманам и выудил оттуда пятирублевую монету. Наверное, монета в Башне смотрелась не меньшей редкостью, чем вишневая «десятка»: здесь мелочь не считали. Она могла оказаться в кармане только у охранника да еще, может быть, у хозяйки этой «десятки».
Бирюков попытался прочертить в полу небольшую поперечную зарубку, чтобы отметить конец трещины. Конечно, Дубенский потребует вести наблюдение: смотреть – не увеличилась ли, не стала ли больше, хотя бы на сантиметр.
Наконец ему удалось сделать маленькую зарубку; Игорь осмотрел монету и увидел, что ее ребро немного стерлось. Неудивительно, ведь Башню строили на совесть, и бетон заливали самый лучший. Самый прочный.
От этого трещина показалась ему еще более пугающей. Бирюков резко поднялся на ноги и отошел от машины на два шага.
Он помедлил всего мгновение, прикидывая, стоит ли сообщить обо всем по рации прямо сейчас или все-таки подняться в будку и связаться с центральным пультом по внутренней телефонной связи.
«Наверное, Ковалев не одобрит, если я выйду в эфир. Рации настроены на единую волну, мои слова услышат все восемнадцать охранников смены. Скажет – незачем было поднимать панику».
