– Догадываюсь, – вздыхаю, – но и сам в долгу оставаться не хочу. А за спрятанный кокс я по любому твой должник, что тут, брат, непонятного? Да и нет таких людей на этом шарике, кому бы денег хватало. Сколько бы их, в смысле денег, причем изначально ни было…
Он кивает.
– Вот тут, – говорит, – ты прав. Насчет порошка, в смысле. Его-то я как раз себе и заберу, с твоего, разумеется, разрешения. Тебе он сейчас пока все равно и на хрен не нужен. А денег мне и вправду хватает, хочешь верь – хочешь не верь. И сам много зарабатываю, и жена – девушка богатая.
Молчу.
Думаю.
И дико боюсь возвращения головной боли, притаившейся где-то на окраинах мозга.
– Вот как, – удивляюсь я, – и что, не комплексуешь, что жена много денег поднимает? А то у меня полно приятелей, которые готовы в лепешку разбиться, лишь бы в их семьях такой лабуды не случалось. До разводов доходит, не поверишь…
– Отчего же не поверить, поверю. И легко. Но я лично не комплексую. Мужик свое превосходство и в другом, знаешь, доказать может. К тому же она их и не зарабатывает. Дочь одного из пациентов бывших, крутых. За отцом тут ухаживала, вот и познакомились.
– Нет, ну ни фига же себе! А что отец? Знаю я эту публику, вряд ли он такому неравному браку очень сильно обрадовался.
Он смеется и даже нос почесывает от смеха.
– Не поверишь, и вправду обрадовался. Я ж его тапочки, считай, из угла вынул. Врач-то я, – хочешь верь – хочешь не верь, – лучший на этом этаже. А денег у него столько, что считать доходы будущего зятя даже как-то унизительно получается. Так вот и живем, уже семь лет. Сына с дочкой растим, а уколы на венах я своей дуре объясняю начальной стадией диабета. Самое удивительное, что верит. Ну так я пошел за коньяком?
– Вали, брателло, – тоже начинаю смеяться я. – Чувствую, будет у нас с тобой тема для разговора сегодня ночью, ты ведь дежуришь, если не ошибаюсь?
– Не ошибаешься! Когда мне домой идти не хочется, я тут дежурю. Благо график дежурств сам себе составляю. Я ведь, дорогой мой больной, представь себе, и доктор наук, и профессор, и вообще царь, бог, и самый главный ведущий специалист этого маленького нейрохирургического отделения. Надо мной тут только пара академиков и один патологоанатом располагаются, а больше и нет никого.
– Ого, значит, и вправду будет о чем поговорить, с умным-то человеком. Дуракам-то, даже дипломированным и остепененным, я так понимаю, в чужих человеческих мозгах копаться никто не позволит. А я-то сам так до сих пор и кандидатскую защитить не удосужился. Сначала просто некогда было. А потом и вовсе что-то в мозгах заклинило. А ведь хотел очень, материала кучу собрал…
Он вздыхает.
Достает из пачки еще одну сигарету, вставляет себе в рот, но не прикуривает.
А я уж надеялся…
– Ладно, – говорит, – лежи пока что. Потом поговорим. Я сейчас палаты обойду, в кабинете у себя бутылочку прихвачу, да и расскажешь. Поработаем, так сказать, друг у друга бесплатными психотерапевтами…
Подмигнул и вышел, шелестя своим космическим балахоном.
Н-да.
Не я один, похоже, этой осенью в Москве с ума схожу.
Есть еще и другие персонажи.
Причем, что характерно, самые неожиданные…
Надежду на спасенье утратив, наконец,
Пустился вплавь священник, хоть был плохой пловец.
И от жестокой смерти его избавил Бог:
Добрался он до берега и выполз на песок.
«Песнь о Нибелунгах» (перевод Ю. Корнеева)
…Насчет «разумных количеств» коньяка ночью у нас с ним, разумеется, ничего так и не получилось.
Хотя, конечно, кто знает, какие «количества» данного вещества считать «разумными»?
Полторы бутылки убрали, только в путь.
Под рассказы, и как в таких случаях водится, под воспоминания.
Мне, правда, из этих полутора бутылок досталось в самом лучшем случае граммов сто пятьдесят, и то маловероятно.
Викентий все-таки действительно доктором оказался, а не коновалом.
Не забалуешь.
Как бы он при этом хорошо к тебе не относился.
Мне даже иногда начинало казаться, что он уже больше врач, чем человек.
Потому как, становясь на какое-то время просто человеком, он оказывался эдаким типичным русским интеллигентом: слабым, непрерывно рефлексирующим и растерянным.
