За несколько минут упорного буханье в ворота, полковник бросил кольцо. Мы подождали немного, и за дело взялся я. Затем, после перерыва, в ворота застучал Кожух. Думаю, что в душе он надеялся, что хозяева замка давно уже перемерли или направились к более цивилизованных мест, и мы вернемся к своей привычной жизни. Но, по своей привычке, Кожух все дела доводил до конца, и поэтому я был уверен, что он будет стучать, пока все поколения тевтонцев не вылезут из своих гробов, чтобы отцепиться от упрямого кубанца. По крайней мере мы не сомневались, что ни одно войско в мире не принимало этот замок приступом более настойчиво, чем это делал Кожух.
Прошло не менее получаса, пока наконец за стеной нечто загремело, прошло, и со страшным скрежетом над воротами открылось небольшое окошко. Там появилось лицо с огромными седыми усами. Не достаточно вежливо старик заорал:
— Кого там черти несут!
Полковник чрезвычайно вежливо рассказал о выдуманной цель нашего приезда. Старик пристально посмотрел на нас из-под лохматых бровей. Мне показалось, что на нас смотрит оживленный портрет Ницше. Пауза затянулась. Мы уже решили, что старик уснул, или, не дай Бог, умер. Но он неожиданно спросил:
— У вас есть порох?
— Есть.
— Насыпьте на каменный выступление перед воротами горсть праха.
Полковник достал из коробки несколько патронов, расколупал их и высыпал порох на выступление.
— Хорошо, теперь достаньте нож с широким лезвием.
Мы с полковником растерянно переглянулись, потом однажды одновременно посмотрели на Кожуха. Тот пожал плечами — и в руках у него неожиданно, как у фокусника, появился длинный кавказский кинжал в серебряных ножнах. Старик удовлетворенно заорал:
— Воткнет его в ворота перед выступлением так, чтобы в лезвии отбивался порох.
Кожух одним движением всадил кинжал в ворота. В блестящем лезвии я увидел сухую горсть праха и наши искаженные лица.
Сверху послышалось удовлетворенно:
— А теперь смотрите на лезвие и зажигайте порох!
Полковник достал спички и зажег. На мгновение лезвие превратилось в яркое солнце. Я невольно зажмурил глаза.
Через минуту я наконец смог увидеть нечто. Я поднял глаза вверх. Возле окошка наверху уже никого не было. Ворота заскрипели и медленно растворились. Перед нами стоял старик с ружьем в руках. Он облегченно вздохнул, опустил ружье стволом вниз и торжественно объявил:
— Граф Хельмут фон Темпельгофбауер. Заходите, господа, теперь я вижу, что вы люди.
Полковник быстро договорился с хозяином о плату за обстоятельную экскурсию и знакомство с залами и библиотекой замка. Мы шли за хозяином по подворью. На минуту у меня появилось сомнение относительно реальности событий последних нескольких столетий. По крайней мере, внутри этого замка время остановилось. Даже старый полувоенное сюртук графа, не говоря о наших достаточно современные костюмы, казался неуместным в этом застывшем царстве средневековья. Видно было, что почти никто не занимался благоустройством замкового хозяйства. Густой зеленый плющ обильно заплетал стены и хозяйственные постройки. Мы прошли мимо готическую часовню и подошли к двухэтажного каменного дома. Над входными воротами было вырезано на латыни:
Ordo domus Sanctae Mariae Teutonicorum…
Граф объяснил:
— Прежде в этом доме жил магистр Ордена, происходили банкеты рыцарей. Теперь здесь живу я со своей дочкой. Предлагаю вам поужинать и отдохнуть, а завтра я с удовольствием покажу вам замок более детально.
Мы ужинали в огромном зале. Судя по ее размерам, здесь запросто могла стать на постой вся наша сотня. Свечи бросали длинные тени на стены, с которых на нас смотрели большие портреты давно умерших рыцарей Ордена. Голоса глухо отдавались под темным каменным потолком. Впечатление, что я оказался в центре забытой и мрачной легенды, постепенно охватывало меня. Нам подавал блюда престарелый слуга с длинными седыми бакенбардами. Возле хозяина сидела его дочь Гретхен. В полумраке было трудно рассмотреть ее лицо. Мы пили холодное вино, ели жаркое и слушали старика. Сомнений в том, что он сумасшедший, у меня не возникало. Но слушать его было гораздо интереснее, чем лекции профессиональных историков. До меня долетал его сухой голос:
