«Прощай, свобода, воображение, прихоти! Прощай, радость жизни, подобной жизни птиц, всякий вечер меняющих гнездо и ветку. Я буду мужем, мужем-домоседом, рутинером, педагогом! Педагогом – я буду обучать мою супругу, я научу ее не слишком восторгаться чудесами искусно разбитых цветников».
Он останавливается. Глядит на озеро с его крутыми берегами и на мрачную вереницу облаков на грозовом небе.
«Не слишком восторгаться глупостями и нелепостями и больше ценить то, что действительно прекрасно. Быть может, это воспитание окажется не слишком легким, не слишком занятным».
Он дошел до массивной решетки. Перед ним одинокая дама, гулявшая в саду и не замеченная им раньше, выходит с беззаботным видом. Он обгоняет ее.
Она красива. Он взглядывает на нее. Она улыбается. Он инстинктивно следует за ней.
Тем временем барышня Дакс, как тень скользя вдоль стен, добралась до родительского дома.
Дверь была, конечно, заперта. Барышня Дакс достала из носового платка ключ, – ключ, обладание которым стоило ей трех дней терпения и хитростей, – и отперла дверь. Створка двери открылась сразу же, а замок даже не скрипнул.
В передней барышня Дакс торопливо сняла шляпку и спрятала ее за спину, чтоб потихоньку пробраться к себе в комнату. Добравшись до нее беспрепятственно, она, задыхаясь, упала на стул. Уф! Выйти незамеченной и точно так же возвратиться. Очевидно, дело не обошлось без вмешательства провидения.
А теперь… Теперь дело было сделано!
Барышня Дакс закрыла глаза, чтоб лучше представить себе эту аллею, где только что решилась ее судьба.
С закрытыми веками она видела сумеречный пейзаж. Деревья простирали осенние ветви. Почва усеяна желтыми и белыми листьями. Потом ее плечи задрожали под мягкой лаской обнимавшей их руки. И бесконечно нежный голос прошептал восхитительную фразу. «Разве вы не знаете, что вы красивы?»
Стул скрипнул от движения барышни Дакс. Истома разлилась по всему ослабевшему телу.
И все тот же голос звучал сквозь шум в ушах: «Разве вы не знаете?.. Разве вы не знаете, что вы больше чем красивы, что вы соблазнительны, чудесны и что все мужчины, и даже я, мечтают о вас, однажды увидев вас?»
Внезапно охваченная сильной дрожью, барышня Дакс вскочила. Кровь билась в висках. Она пошатнулась. Видение еще кружилось в ее голове. Вытянув перед собой руки, она прошла несколько шагов и коснулась стекла зеркального шкафа.
Теперь было уже совсем темно. Барышня Дакс повернула выключатель. Комната осветилась. В зеркале отразилось немного побледневшее лицо, легкая синева под глазами, «и чистый лоб, и детские щеки, и чувственный рот, и стройный стан, и круглая шея».
Барышня Дакс очень долго глядела на себя. Улыбка приоткрыла ее губы. Заблестела влажная белизна зубов.
Как бы завороженная собственным отражением, барышня Дакс приблизилась к нему. И ее глаза, оказавшись слишком близко от зеркала, перестали видеть себя.
Тогда она задрожала от головы до пят. Она бурно втянула воздух в грудь, прошептала дважды: – Меня любят. Любят…
И, прижавшись всем телом к зеркалу, она ощутила, в том самом месте, где отражался ее рот, форму и вкус своего поцелуя.
В центре городской суеты, на людной улице, под ярким светом фонарей и перед сверкающими витринами магазинов шелковых товаров Фужер недовольно остановился.
В течение четверти часа он шел следом за той особой, которую повстречал в парке. Он даже пробовал говорить ей по дороге обычные в таких случаях любезности. Потом, внезапно, когда светящийся электричеством мост сменился более темными набережными, новоявленный жених барышни Дакс вспомнил, что ему уже не подобает больше ухаживать у всех на виду за дамой, которой он не имел чести быть представленным.
И он решительно сделал пол-оборота.
Все равно! Вечер обещал быть мрачным. Завтра – в день действия, другими словами – в день битвы, некогда будет скучать. Но как убить время до завтрашнего дня?
Густая толпа прохожих теснилась на тротуаре. Почтенный буржуазный папаша, волочивший за руку упиравшегося бутуза, толкнул Фужера и даже не извинился, всецело занятый маленьким крикуном.
– Вот увидишь, – ворчал он, – вот увидишь, скажу ли я маме…
