Я не показывалась у Этера несколько дней. А потом у меня крыша поехала…
Утром, когда Ванесса еще спала, я вычеркнула из списка ее гардеробной, обширной, как универмаг «Лафайетт», велюровый костюм цвета ржавчины с отделкой из лисы. Несколькими стежками подогнала его на себя. Шить я умею так же хорошо, как менять свою внешность.
До сих пор я ничего не брала из вещей Ванессы, но в случае чего всегда смогу внушить ей, что она сама велела избавиться от костюма. Скорее всего, она вообще не заметит пропажи. Я знала тряпки, которые она любила рассматривать, если не надевать. Остальные Ванесса запихивала в дальний угол и потом забывала про них. Экономная до скупости, она совершенно не заботилась о состоянии своего гардероба.
Пролистав подшивки «Вог», я проанализировала все воплощения, лица и силуэты Анны-Мари. Запомнила ее характерные черты, постаралась проникнуть в ее душу. Что она может думать, чувствовать, переживать…
К обеду – а обедать Ванесса выходила в пять часов – я подала вино, куда добавила безвредный отвар из трав, который не дает никаких побочных эффектов. Заснет пораньше, так вылакает меньше коньяка, здоровее будет.
Через два часа я уложила шефиню в постель. В семь вывела из гаража машину Ванессы, переливающуюся изменчивыми зелеными бликами, как павлиний хвост. У Анны-Мари была такая же. Новый Поль, нищий турок, с поклоном открыл мне ворота.
Машину оставила на стоянке. К дому, где я снимала чердачок, не стоило подъезжать на столь элегантной тачке.
Меня так увлекло превращение в Анну-Мари, что вопрос, как отнесется к этому Этер, пришел мне в голову, только когда я остановилась у его дома.
И тогда я впервые заметила какого-то подозрительного типа. Нюхом, спинным мозгом почуяла опасность. Неужели мне на хвост села полиция?
– Анна-Мари! – Этер не узнал меня.
Но я не могла вволю насладиться своим искусством перевоплощения, мне было не по себе от присутствия типа на улице.
– Вот видишь, какая обманчивая вещь – внешность, – назидательно сказала я, сбрасывая парик цвета спелой пшеницы.
– Мерседес? – Он онемел от изумления. Этер знал меня только под этим именем. Он проследовал за мной в ванную и смотрел, как я смываю с лица черты Анны-Мари.
Молчаливый, мрачный, Этер как-то странно смотрел на меня, когда я, уже не похожая на девушку с обложки, уселась с ним ужинать. Я почувствовала себя незваной гостьей.
В тот момент я многое бы отдала, чтобы превратиться в знаменитую манекенщицу. Но дело было совсем не в ней, случайной знакомой. Я мало знала про Этера, и мне, замороченной любовью, отказал врожденный дар угадывать людей.
Он был закрыт для любви. Охваченный чувством собственной инакости, ущербности, заклейменный небытием матери. В его памяти не осталось даже следа от ее личности. Эта особенность рождала в Этере бунт против действительности и желание изменить эту действительность. Он все еще оставался маленьким мальчиком, а мысли о матери превратились в манию.
Приложил к этому руку и отец, который возводил безумные препятствия на пути Этера к истине, и другие люди, которые кто искренне, кто ради денег помогали Станнингтону-старшему.
И я внесла свою лепту, открыв ему существование ненормального брата.
– Ты кто? Актриса?
До моего маскарада он не спрашивал, кто я.
– Аристократка. Во мне течет кровь нескольких поколений благородных конокрадов. Мои дед и прадед уводили только чистокровных жеребцов. Даже мой отец, неудачливый мошенник, старался быть лучшим в своем деле. А я осталась им верна, последняя в роду…
– Ты забавная.
– Очень забавная. Особенно когда говорю правду.
Этер не принял мое признание всерьез, а я и хотела, и не хотела, чтобы он поверил. Но его занимали только проблемы Этера-Карадока, а не чужие биографии.
– То есть ты все знаешь…
– Я переоделась для розыгрыша. А что я должна знать?
– Никого не заметила возле дома?
– Естественно, заметила. Какая-то странная живность шатается у ворот.
– Именно.
Избегая моего взгляда, Этер смущенно пробормотал, что у дома прохлаждается личность, подосланная его папашей. Папик разгневан дружбой сына с молодым поляком. Папика вообще беспокоит общение сына с интернациональным табуном студентов, но на поляков у него особенная аллергия. Папик у нас сноб и активно открещивается от предков.
