Тема первая, неисчерпаемая: мы, Станнингтоны.
Ее девичья фамилия тоже Станнингтон, она родом из самых лучших Станнингтонов, которые только существовали на свете. В отличие от черт-те каких Станнингтонов, всяких ублюдков и приблуд и еще нецензурнее.
– Аристократы! – гордо пыжится она всякий раз, вспоминая своих предков, пресвитериан или протестантов (я их не различаю), которые показали задницы нетерпимой Англии и в семнадцатом веке отплыли в Америку. А потом на окованных железными обручами фургонах пересекли континент, пробрались через пустыню Невада, Большой Каньон Колорадо и перешеек Съерра-Мадре, чтобы наконец осесть в Калифорнии.
Ясно только одно: аристократы они там были или плебеи, но генетический материал передали ей в наследство будь здоров! Каждый вечер Ванесса пропитывалась коньяком, как губка, а на следующий день восставала из паров дурмана и функционировала ой-ой-ой! Ее бы энергию да в мирных целях…
Я тоже родовитая аристократка.
Мой прадед и дед обожали лошадей. Уводили арабских, чистокровных, бельгийских тяжеловозов, обычных крестьянских маштачков. Хотя животным придумали всякие там родословные и цены, у моих дедов на каждый хитрый винт находилась гайка с левой резьбой. Они бы и зебру выдали за английского гунтера. Но время лошадей прошло.
Прадед этой катастрофы не дождался, умер во славе лучшего конокрада на всей Воле, а вот дедуле пришлось переквалифицироваться, хотя пережил он это тяжко. Над ним ржали от пивоварни Хабербуша до самых Одолян. Шушукались: Конник (эта кликуха у него от прадеда осталась) совсем ссучился. Причем в буквальном смысле.
Дед профессионально находил и приводил за вознаграждение всяких собачат. Они кормили семью целое поколение, хотя и похуже, чем кони. Зато работа была почти без риска. Дед обожал зверье, оно платило ему взаимностью, так что приманить пса для него было плевое дело. Случалось, что хозяева потом псину не искали. Однако дед сроду не отдавал такого бесхозного пса на шапку. Или выпускал собаку около прежнего дома, или оставлял его у нас, как не выкупленный заклад. Сколько себя помню, у нас вечно ошивалась приличная свора разномастных и разнопородных дворняжек – совершенно охамевшие и деклассированные личности, но зато веселые и свободные.
Дед споткнулся один-единственный раз, когда у него под старость крыша поехала, и вместо собаки он увел машину. И получилось ведь, но машина-то не собачка. Он пошел за вознаграждением и домой уже не вернулся.
– Батя, вы ж новой жизни не понимаете, так не перекрашивайтесь под чужую масть. Для вас хватит и на пол-литра, и на новые валенки, – убеждал его мой отец, когда деда с учетом безупречной доселе жизни выпустили условно-досрочно.
Отец не пошел по стопам предков. Он практиковал мошенничество в разных видах, а это уже уголовный кодекс во всей красе. Ему то везло, то не везло, с переменным успехом, но мы, дети, уже происходили из криминогенной среды. Так утверждали разные дамочки, добрые самаритянки по профессии, которым шел учительский стаж и пенсия. Они устраивали на наш дом набеги всякий раз, когда папаша оказывался в каталажке.
Мои братья-сестры стали законопослушными гражданами, а я осталась верна семейной традиции. Бог позаботился о том, что до сих пор я не свела близкого знакомства с варшавским особняком, где на фронтоне высечена надпись: «Справедливость есть основа Речи Посполитой».
Однако я отошла от специальности двух поколений конокрадов и одного мошенника-неудачника, занимаюсь я другим делом, хотя то, что делаю у Ванессы, не имеет с моей мастью ничего общего.
Моя профессия требует внешнего лоска, а лоск – бабок. В качестве глухонемой компаньонки я скорее сдохну, чем заработаю, потому что как иностранке-калеке Ванесса платит мне ниже всякого приличия, да еще и считает себя филантропкой.
Да пусть подавится! Я пришла к ней не богатеть, а переждать, пока не наладятся мои отношения с полицией Республики. Обидно только, что я поверила в обманчивый покой в доме за каменной стеной и недооценила Станнингтона-старшего. Вот страшный старик меня и достал.
В свободный день я без каких-либо дурных предчувствий взобралась на свой чердак у конечной станции метро у Венсенского леса. И пропала. Назад дороги не было.
