Сколько он себя помнил, секвойи росли тут всегда и всегда были такими огромными. Еще до того, как он появился на свет. Набожным ужасом отдавалась мысль, что его когда-то могло не быть. Он даже не мог представить себе мир без себя. С завистливым восхищением он разглядывал огромные деревья. Они вечны. А ведь их тоже когда-то не было, только это было давно и неправда.
Никто не видел этого места без гигантских деревьев. Даже Гранни, которая невообразимо стара и всегда жила на свете, не видела этих деревьев другими. Даже почившие тут не видели их маленькими.
Почившие – вот еще одна таинственная и щекотливая загадка. От нее тоже дрожь пробирает, потому что речь идет о небытии. Вот оно, небытие: белая ротонда. Высоко над ней слегка колышутся веточки с легкими иголками.
На фоне толстеющие стволов с потрескавшейся корой павильон кажется филигранным, хрупким, но он защищен совершенством пропорций, тонкостью линий. Тысячи солнц отражаются в мелких золотых чешуйках купола.
– Позолота – объясняла Гранни.
Ее торжественный тон подразумевал нечто необычное, потому что слов он пока не понимал.
– Гробница, – говорила она почтительно, останавливаясь перед ротондой, а он сознавал, что это странное, ни на что не похожее слово означает именно это белое строение с раскаленным куполом и надписью над порталом:
МАВЗОЛЕЙ СЕМЬИ СТАННИНГТОН
Он знал, что здесь написано, еще до того, как выучил алфавит. Каждый раз Гранни читала ему надпись, когда они подходили к калитке по безукоризненно белым ступенькам.
Только когда его научили складывать из букв слоги, он сумел правильно произносить пугающее слово, потому что Гранни никогда не умела правильно читать по-английски. Но именно она объяснила мальчику, чему служит круглое здание с куполом, Моноптерос – садовый павильон. Когда мальчик спросил гувернера, тот использовал греческий термин, ловко уклонившись от вопроса пятилетнего малыша. О, гувернер был эрудитом, он вывернулся с честью. Отец мальчика не желал, чтобы сыну говорили о смерти, болезнях, уходе в мир иной и некрополе под секвойями. Малыш был нервный, впечатлительный, склонный к экзальтации, а неграмотная бабка только распаляла его фантазию.
«Почему он врет? – думал малыш, в то время как лицо его выражало живейший интерес к рассказу наставника, который даже не подозревал, насколько развит его ученик. – Зачем он врет дитенку?»
Мальчик думал о себе словами Гранни, которая всегда говорила о нем «дитенок».
Ребенку уже не раз случалось ловить воспитателя на лжи, на туманных ответах. Рассказ про белое здание под секвойями окончательно подорвал доверие мальчика.
Он презирал учителя, но старательно скрывал это. Если презрение станет слишком явным, отец обо всем догадается и найдет учителя похитрее.
Ближе всех была Гранни. Он безгранично доверял ей еще и потому, что она воспринимала его всерьез, поверяла ему великие тайны. Одной из них была гробница.
Они медленно поднимались по ступенькам, старая женщина крепко держала его ручку, и восхождение по мраморным ступеням было частью поклонения почившим. Мистерия никогда не надоедала.
Каждый раз с набожным восторгом он замирал у входа и смотрел, как темные пальцы Гранни касались потайной кнопки. Ажурные ворота размыкались и беззвучно исчезали в стенах. И ничто больше не отделяло от небытия. В этот миг ужас достигал апогея, сердце переставало биться. Старая женщина обнимала его слабой рукой, словно птичьим крылом, но такая великая сила была в этом жесте, что малыш сразу чувствовал себя в полной безопасности. Страх проходил, знакомый шепот успокаивал:
– Царствие небесное…
Гранни нанизывала знакомые звуки. Он не понимал их. Он долго не думал об их истинном значении. Но ужас перед небытием уходил, и малыш без страха вспоминал повторяемые Гранин имена почивших.
Дебора и Ангус Станнингтон. Потомки пионеров и основателей Новой Англии, прибывших на судне «Мейфлауэр», умерли во время эпидемии в имении Роселидо у подножия Съерра-Мадре в году 18… от Р.Х.
«Я снял с рамен его тяжести, и руки его освободились от корзин. Псалом 81».
Так гласила надпись, высеченная в камне под портретами, запечатлевшими фигуры почти в натуральную величину. Больше всего его интересовало, что такое эпидемия и судно. Когда Гранни кое-как объяснила ему, он не понимал, почему не написали просто «корабль». Но его совершенно не интересовало, кем была пара в костюмах викторианской эпохи. Он не спрашивал, а Гранни только повторяла текст эпитафии, ничего не добавляя от себя.
