— Вот дошла девка, а?.. А все же чего у меня там с носом?
— Нос на месте. Чуточку приложилась, но до свадьбы заживет.
Девушка стерла кровь платочком:
— Чумазая?
— Чуть-чуть.
— Так мне и надо. За выпендреж: Ты отдыхающий?
— Наверное, да.
— Почему «наверное»? Как все трудоголики, отдыхать не умеешь и думаешь о работе всегда?
— Нет, у меня случай поглупее…
— Да?
— Я не помню, чем занят.
— Подумаешь… У меня того хуже: я все время занята, но не могу уразуметь, чем именно. И зачем мне это нужно. Наверное, это и есть депрессия. Или — идиосинкразия. Или — фрустрация. Красиво излагаю, а?
— Стильно.
— Вроде ничего не упустила.
— Кроме амнезии.
— Потеря памяти? Да нет, с памятью у меня все нормально. Кажется, помню даже то, чего не было…
— Как это?
— Знаешь, песня такая была? «Все, что было не со мной, помню…»
— Ага.
— Вот так и я. Порой фантазии реальнее, чем окружающее. Не бытие определяет сознание, а наоборот. Вернее, некое бессознательное определяет другое бессознательное, что мы принимаем за бытие. Загрузила?
— По самые уши.
— То-то!
Бежим по краешку шоссе. Нас обгоняет здоровенный джип, похожий на катафалк. Движение его неожиданно замедлилось, джип вильнул к обочине и замер, перегородив нам дорогу. Передняя дверца распахнулась, оттуда вывалился крепко поддавший раскормленный детина; из салона — грохочет музыка. Там, за густо тонированными стеклами, вполне может разместиться полдюжины таких кабанов, и тесно им не будет. М-да… Похоже, на ближайшие пять минут наше и бытие, и сознание будет определяться уже не нами.
— Ну вот, накаркали… — севшим голосом произносит девушка.
— В смысле? — «не понимаю» я.
— Отморозков не надо было поминать всуе. Как ты с ними, ладишь?
— Сейчас узнаем.
Детина улыбается широким ртом. Кроме рта на заплывшем, налитом лице можно было различить только крохотные бусинки глаза, а голова кажется напрочь лишенной шеи и прикрепленной прямо на туловище.
— Ну этот динамовец-разрядник и сам дойдет, а вот девчонку мы подбросим, — сказал он, полуобернувшись, кому-то в салоне. — На мордашку она еще симпатичнее, чем со спины. Ну а пониже спины — просто эта, как ее… Ну по «ящику» ее показывали, в натуре…
Парниша склонил голову, оценивающе оглядывая девушку с головы до пят. Меня он, похоже, просто не заметил. Главная ошибка выбравшего пепси поколения — не замечать старших. Или — не принимать их в расчет. Ну а если он, кроме пепси, выбрал еще и «Сникерс»… И особое удовольствие получает от претворения в жизнь рекламного слогана: «Они никогда не платят». Хм… Кажется, я раньше имел дело с деньгами… Потому как знаю точно: тому, кто не платит вовремя, приходится расплачиваться… И не только по своим счетам.
— Меня зовут Миша, — чуть шепелявя, выдавил детина сквозь плотный ряд зубов, глядя на девушку. Удостоил вниманием и меня, но не большим, чем бульник на дороге:
— Что застыл, труси себе дальше от инфаркта, худощавый. Пока мы добрые и хлебло не раскололи. Ну? Мелкой рысью — арш!
— Да не аршуется что-то…
— Че-го? — Глазки амбала выкатились из-за щек, уставились на меня не столько с любопытством, сколько с оторопью — надо же, его отпустили, а он?.. Ни благодарности, ни хрена… Ну и ладно, допросился…
На лице увальня мелькнуло какое-то даже удовлетворение, и прежде всего оттого, что думать уже больше не нужно… Губы остались растянутыми в улыбку, без того маленькие глазки сузились и стали похожи на жала сапожных заточек…
Он, словно нехотя, двинулся ко мне. Из бибики высунулась любопытствующая рожа второго: худая, костистая; желваки, на сведенных скулах похожи на конские, и смотрит он на этот мир широко раскрытыми глазами, предвкушая развлечение.
Увалень уверен в собственном превосходстве. Он даже не разогревает себя словами, как и не тратит сил на «психическую атаку» — дескать, фраер, давно тебе хребет не ломали?.. Я для него досадное недоразумение, задерживающее основное «лакомое блюдо»: кувыркание с «лялькой» в пахнущем дорогой кожей салоне под грохотание квадродинамиков.
Нет! Я был не прав! Погорячился! Отказать себе в удовольствии «пописать мутного фраера» мальчонка не может. В его короткопалой лапе появляется «бабочка». С ласкающим слух обладателя лязгом она «шелестит крылышками»; лезвие блестит ярко, по-киношному… Так же, в суперменовском стиле, он отставляет руку чуть в сторону… Вот только в глазах: ни киношного благородства, ни злодейской ненависти… Пустота. Как говорят на Руси — нежить. А потому человека порежет он этим клинком легко, словно кусок целлулоида…
