— Круто… Дорохов, а ведь это просто… Вспомни, что ты сделал такое, что стал мешать всем жить? Или — чего не сделал?
Пожимаю плечами:
— В том-то и дело, что чист, как первый снег…
— …на железнодорожной насыпи?
— Лена, я не вру.
— А ты подумай. Хорошо подумай. Если нельзя вспомнить, можно догадаться.
Знаешь, у нас в школе учитель физики был, он формулировал просто: «Гений — это умение догадаться об очевидном раньше других».
— А гений и злодейство — две вещи несовместные…
— Ага. Ты подумай, а я посплю. Чуточку.
Девушка разделась, свернулась клубочком, закрыла глаза. Кажется, она уже начала засыпать, как вдруг привстала на подушке, произнесла:, — Сережа…
— Да?
— А что такое Грааль?..
— Грааль?
— Ты выкрикивал это слово. Во сне. Ты помнишь, что тебе снилось?
— Смутно.
«Смута смутная, плач дорогою…»
Здорово поддатый Михалыч слушал песню уже в который раз, принимал очередную рюмку, перегонял кассету и слушал снова, прикрыв глаза и аккомпанируя карандашом, зажатым между пальцами, будто дирижерской палочкой.
Валериан зло покосился на коллегу. После того как его идея с картиной была «зарублена»… А ведь задумано было изящно… Положить картинку на сканер, и — вот тебе тарелочка с голубой каемочкой… Тем более для ее поисков были задействованы втемную люди ОБЭПа; картину обнаружили у какого-то барыги; под предлогом описи коллекции — всей, картину нельзя было светить — ее доставили сюда, в центр. Валериан загрузил изображение в компьютер, разобрал «по молекулам», проверил на совместимость с информацией с кассет… Идентификация по совместимости — мизерная!
— Ну чего, чего тут не хватает! — чуть не плакал Валериан, забросив высвобожденный из рамы холст в угол. — Чего?
— Света, — спокойно отозвался из своего угла Михалыч.
— Какого света?
— Видишь ли, Эдуардыч, ты плохо знаешь историю… Замок на картине символичен, не так ли?
— Ты имеешь в виду направление в искусстве?
— Я имею в виду эстетику данного произведения. Всего три цвета — синий, фиолетово-сиреневый и черный… Соответственно названию: «Зимний замок в лунном мерцании», или как его там…
— Но вот же-в одном из окон башни…
— Донжон. Эта башня в замках называется донжон. Она господствует над всем замком, и право занимать помещение там имел только сам Рыцарь, держатель феода.
В башне находилась и винтовая лестница, обычно закрученная так, что хозяин, отступая от нападающих неприятелей вверх по ней, оборонялся, держа меч в правой руке, а его соперникам драться, напротив, было неудобно, если, конечно, они были не левши… В самой верхней каморе замка, которая закрывалась окованной железом дверью на многие засовы, была еще одна дверь, потайная; пока враги пытались изрубить и выломать входную — а это было не просто, таран здесь развернуть было негде, топором или мечом — не размахнуться, а ковырять железо ножом — дело долгое и хлопотное… Как правило, дверь решали пожечь, тем более, куда мог хозяин деться? А он тем временем выбирался из каморы через потайную дверцу в узенький лаз, который был скрыт в стене донжона и вел в подземный ход… и уже через него выбирался на поверхность вдалеке от замка, где-нибудь во рву, в густых зарослях, и оказывался в безопасности…
— Красивая история… И к чему ты ее приплел?
— История — вообще красива. Потому что она есть не что иное, как сказка, слегка приукрашенная правдой.
— Но вот же, огонь, в одном из окошек, в башне…
— В апартаментах самого Рыцаря, — с пьяной настойчивостью уточнил Михалыч.
— Тогда почему — не хватает света?
— Видишь ли, Эдуардыч… Мне кажется, этот замок — эстетическое представление художника о Тампле… Я достаточно понятно выразился?
— Вполне. Тамплиеры, если мне не изменяет память, — рыцари Храма?
— Сами себя они именовали еще пышнее — «Рыцари Света»!
— Но это же давняя история… Очень давняя…
— Всякая история, как правило, повторяется. Помнишь, у Екклезиаста? «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Future in the Past. Будущее в прошедшем. Последние… А может быть, и не последние тамплиеры были пострижены и посажены в тридцатом году, если память мне не изменяет… И побрели по этапу, по знаменитой Владимирке… Впрочем, эта достославная дорожка была переименована в шоссе Энтузиастов… А ты говоришь, история… Она не только красивая, но и веселая!
