— Да, — покачала головой Жанна, — не жалуешь ты венец вселенной.
— Не жалую.
— Ну а ты сам — плох или хорош в таком случае?
— Плох настолько, насколько плох человек, что, однако, не наводит меня на мысль об искуплении с помощью ношения вериг, самоистязаний и исступленных молитв. Если допустить, что человек обладает свободой воли — в чем я сильно сомневаюсь, — то направить ее он может только на то, чтобы не стать еще хуже, — ибо исправиться ему уже не суждено.
— Ну а как же возможность искупления грехов путем праведной жизни? Покаяние? Страшный суд, наконец?
— Праведники — направо, грешники — налево? А много ли тебе известно праведников? А много ли людей ты встречала чистой, искренней веры? Каждый из нас — кто прямо, кто косвенно — участвует в том, что мир летит в тартарары, и если некто регулярно по воскресеньям ходит в церковь, читает молитвы на сон грядущий, соблюдает пост, исповедуется и причащается, не лежит ли и на нем вина в том, что происходит вокруг, пусть самым-самым краешком, самой малой частицей?
— Как-то все это эфемерно, обще, неконкретно — я не понимаю…
— Хочешь конкретности? Пожалуйста: вот, например, в Эфиопии в результате плохих природных условий, голода, войн и эпидемий ежегодно гибнет огромное количество детей. Однако, если ты — лично ты — продашь все свое имущество, добавишь кое-какие сбережения и передашь это все нескольким эфиопским семьям, ты спасешь их детей от голодной смерти. Согласна? Молчишь? Я знаю, что ты можешь ответить: на это есть их правительство, международное сообщество, независимые гуманитарные организации и прочие, у тебя же свой ребенок имеется, и ты сначала ему будущее должна обеспечить, а не думать об африканцах. Это только добрый доктор Айболит на их континент из Питера отправился, потому что у бегемотиков заболели животики. А так каждого свои проблемы беспокоят. А посему — не надо петь дифирамбы человеческому разуму. Искусство, культура — это все прекрасно, но в них гораздо больше от вдохновения, этого неуловимого эфира, духовного экстаза, шаманского камлания, чем от разума. Наверное, потому для меня гораздо важнее то, что я к человеку чувствую, а не думаю о нем, потому я предпочитаю в определении «симпатичен — не симпатичен» опираться на невидимые нити, связывающие нас, на исходящие от человека импульсы, а не пытаться втиснуть его в какие-то рамки и отбрасывать прочь, если у него оказалось на два сантиметра чего-то больше, чтобы пролезть в правый угол.
— Во всяком случае, в мои рамки ты себя втиснул. Однако тебе не кажется, что ты очень страшные вещи говоришь?
Тут подошел официант, принес горячее, два одинаковых блюда — Влад заказал себе карпа тоже, — подлил даме вина, поставил перед кавалером следующую стопку водки, тот поднял ее, повертел в руках, сказал:
— Ты извини, что я разошелся, — может, спиртного выпил, может, давно на эти темы не разговаривал. Но наша беседа гораздо менее страшна, чем наш свет. «Свет»! — с равным успехом можно было сказать и «тьма»! Мы себе создали отдельный мирок, пытаемся как можно уютней его обустроить и боимся высунуться наружу. И не надо! Я как раз за это — за жизнь для себя, своих любимых, близких, — раз уж мир так устроен, что о тебе в тяжелую минуту никто не позаботится, то незачем и жертвовать собой ради того, что тебя не касается непосредственно и не может оказать влияние на ход твоей жизни, — эфиопов, доктора Хайдера или испытаний ядерного оружия на атолле Мороруа.
— Нормальные герои всегда идут в обход? — усмехнулась Жанна.
— Да, совершенно верно. Ты же отказалась распродать свое имущество ради эфиопских детей?
— Но это ведь уже чересчур…
— Правильно, чересчур, хотя святой Франциск раздал все, что у него было, бедным, — правда, он преследовал несколько иные цели, чем просто спасение от голодной смерти пары нищих. Вот если вдруг устроят какую-нибудь кампанию по сбору средств в помощь эфиопам — сродни той, что была лет десять назад, когда в восточном полушарии Боб Гелдоф собрал кучу музыкантов на «Уэмбли», а в западном Джексон с друзьями спел «We are the world, we are the children», и даже наши отметились — послали самолет с медикаментами, впрочем, через два года сами уже принимали одноразовые шприцы и сухие галеты в качестве гуманитарной помощи, — то ты честно отнесешь туда десять тысяч рублей, а может и все пятьдесят, и этим свою совесть успокоишь. То есть реально ты никому не поможешь, твои деньги по дороге разворуют сначала наши чиновники, потом чиновники какого-нибудь фонда, в который они стекаются, потом местные африканские распределители помощи — зато себя ты успокоишь. Так чем успокаивать, лучше и не расстраиваться, заботясь о судьбах мира, а беспокоиться о своей.
