«Человек — раб привычек, — подумал Влад. — Но если сегодня она напьется и начнет приставать — пошлю к черту».
Но вот и приехали. Влад дал водителю две купюры — десятку и пятерку, тот, как принято у представителей этого рода занятий, заплакал о дороговизне бензина, о семье на его содержании, пришлось добавить еще пять тысяч. Он почти не опоздал: на больших часах, висевших непосредственно напротив входа в банк — видимо, для лишнего напоминания сотрудникам о времени, — стрелки указывали на три минуты одиннадцатого. Влад кивнул охранникам, быстро прошел по длинному коридору, зашел в свой отдел, сбросил пальто, повесил его на плечики, сунул в шкаф, уселся за свой стол, открыл его и начал поочередно вынимать из выдвижных ящиков визитницу, еженедельник, текущую документацию и прочие бумаги, сразу просматривая их и раскладывая на поверхности стола. Вошел Косовский:
— A-а, здравствуйте, здравствуйте, Владислав Дмитриевич! Опоздали-с?
Влад поднял руку и посмотрел на часы: десять часов девять минут. За опоздания никто особенно замечаний не делал, а уж этот коллега на то права явно не имел, ибо должность занимал идентичную, но его шутки-прибаутки были настолько колкими, если не сказать — злыми, что послать его язык не поворачивался и спорить с ним о чем-либо не хотелось. Скользкий, хитрый, лезет ко всем в друзья, а сам, поговаривают, бегает к начальству с докладами. Посему никто с ним ругаться не решался, а у Влада же и причин на то особенных не было.
— Да, — ответил он, — тачку не мог долго поймать. Впрочем, тебе-то что за дело?
— Нет, ничего, — обнажил тот зубы в улыбке, — считай, что разговор пытался завязать. Ты идешь сегодня к Ильиным?
— А как же — ты ведь знаешь.
— Знаю, знаю. Что дарить будешь?
Влад пожал плечами и сказал:
— Теряюсь. В обед заскочу в какой-нибудь магазин, куплю что-либо — очевидно, духи.
— Да ты ей все время парфюмерию преподносишь, — всплеснул руками его собеседник, — так, глядишь, через десять лет у нее составится вполне приличная коллекция. Да и мужа у нее нет, что ли? Съезди на Невский, купи ей косынку в любом бутике — сейчас модно, будет довольна.
— Хорошо, — ответил Влад, — спасибо за совет.
Вошел Саша Ильин — стройный, подтянутый, одет с иголочки, в плечах косая сажень, видно — спортсмен, чего никогда не скрывал, не пил, не курил, вроде как четырежды в неделю посещал спортзал и бассейн, хоть все знали, что на самом деле доходил до них только два раза, остальные проводя у любовницы. Все, естественно, знали, кроме жены. В работе был исполнительным до рьяности и, благодаря богатому опыту, считался крупным специалистом, занимал место начальника одного из самых важных отделов их филиала и, как шутил Косовский, акционеров устраивал целиком и полностью. «Акционеров» — то бишь хозяина банка.
— Ну, что у нас сегодня? — обменявшись рукопожатием с коллегами, спросил он. — Никто еще не обратился с предложением взять у нас кредит под залог фальшивых бриллиантов? — (Это была любимая шутка Ильина, с неизменным успехом им ежедневно повторяемая и неизбежно, несмотря на ее кажущуюся избитость, вызывающая смех у Наташи, юной, но весьма томной девицы, которая в их отделе занималась выполнением различных мелких поручений, отвечала на звонки — то есть являлась, по сути, секретарем-референтом. Весь ее вид красноречиво говорил, что она в Александра Николаевича страстно влюблена, но, зная ее характер, Влад понимал, что сие она демонстрирует специально, вероятно надеясь на Сашину протекцию для получения в будущем более высокооплачиваемой должности. Ильин это тоже замечал, но, смеясь, всегда повторял, что первым делом самолеты, а девушки — потом. Эта шутка была у него второй и последней.) Вместо ответа они привычно рассмеялись.
Время до вечера, включая обед, пролетело быстро. Влад свою трапезу променял на путешествие в центр, в магазин «Бабочка» на Фурманова, где долго выбирал косынку и остановился, как ему показалось, на вполне приличной. Девочка же, стоявшая за прилавком, так ее изящно и красиво упаковала — обернула красной бумагой, обвязала крест-накрест прелестной золотой ленточкой, — что подарок получился весьма и весьма занимательным. Саше показывать не стал — несмотря на давно установившиеся между ними дружеские доверительные отношения, боялся, что окружающие сочтут, будто он подлизывается, — Косовским быть не хотелось. Когда стрелки часов приближались к трем пополудни, Ильин вдруг вскочил, быстро оделся, сказал:
