Так он добрался до отеля. Почти поднявшись по лестнице, он остановился на ступеньке и внимательно осмотрел террасу. И никто из примерно полудюжины рассевшихся па ней людей не осмелился посмотреть ему в глаза. Дюк шагнул и вошел сквозь крашеную дверь в темную, душную комнату, служившую в отеле холлом. Но и тут не было разгоряченных и возбужденных мужчин с револьверами на бедрах, готовых в любой момент броситься на него.
Дюк пробежал взглядом по постояльцам, и глаза его при этом таинственно сверкнули. Потом он остановился на террасе, скрутил сигарету, зажег ее и, выпустив облако дыма, спустился с лестницы на тротуар и продолжил путь.
Все было гораздо хуже, нежели предполагал Дюк. Он наивно думал, что годы, проведенные в тюрьме, сделают его в глазах сограждан честным человеком. Но во время прогулки по городу он понял, что общество, водворяя преступника в тюрьму, вовсе не требует от него раскаяния и перерождения, а просто ставит на нем несмываемое клеймо изгоя, которое вею жизнь будет отличать его от массы законопослушных граждан. Правда, своим появлением он произвел невиданную сенсацию. Еще бы, обратить в бегство врагов, не позволив им совершить даже угрожающего жеста в свою сторону! Но это еще не победа над врагом.
Он остановился перед кузницей, которую держал Бад Спрингер, и вошел в двери. В помещении моментально наступило непонятное смятение. С противоположной стороны кузни распахнулась дверь, и какая-то фигура, скрытая дымом горна, растаяла, словно тень. Трое подручных Бада замерли с инструментом в руках, явно чего-то выжидая и с любопытством рассматривая пришельца.
— Бад здесь? — коротко спросил Дюк.
Ответа не последовало; ничего, кроме выпученных глаз, торжественно уставившихся на него; никто из них даже рта не раскрыл. Если уж до такого приема дошло, значит, дела обстоят совсем плохо. И Дюк опять отправился вдоль по улице с кривой ухмылкой на губах и с глубокой раной в душе. Все они отвернулись от него, все как один, и можно себе представить, что произошло бы, если бы взглядом можно было убивать…
Он шел без оглядки вперед, куда его несли ноги, пока неожиданно, без каких-либо причин, не остановился как вкопанный. Бессознательно, сам того не желая, он свернул с Главной улицы, вступил в один из переулков и оказался перед домом, где обитало семейство Мэррей. Миссис Диккин перед ним замерла с лейкой в руках, склонившись над своим цветочным горшком, искоса поглядывая на него и со страхом ожидая, что выкинет этот бандит. В окне кухни так же испуганно замерла и миссис Сет Мэрфи. Что делать? Неужели отступить, после того как протопал по всей Главной улице? Он повернулся к жилищу Мэрреев, поднялся по ступенькам и решительно постучал в двери.
— Это ты, Бад? — крикнула Линда.
Он не ответил. Послышались скорые шаги. Двери резко отворились, и он оказался перед женщиной, широко улыбающейся любимому человеку. Как только она разобралась, кто стоит перед ней, улыбка моментально исчезла с ее лица. Она попробовала было захлопнуть дверь перед носом у Дюка, но в последний момент передумала и подняла к нему испуганное, побледневшее лицо.
Дюк, снимая сомбреро с широченными полями, с интересом изучал это лицо. Не важно, насколько изменился он сам; главное, что лицо женщины изменилось еще больше. Или он впервые рассмотрел ее как следует? В старые добрые времена он как-то не замечал, что глазки ее посажены слишком близко, что лобик у девушки узковат, что губы у нее просто толстые. В самом деле, цветы первой молодости могут облететь полностью всего за три года! Она была все та же, но одновременно и совсем иная. Это была Линда, но в сердце его, в самых сокровенных уголках души ничего даже не дрогнуло при ее виде. Он стоял спокойно, она тоже не бросалась ему на шею. Дюку показалось — он сорвал розу, поднес ее к губам и… не ощутил аромата!
— Ты… ты… ты… пришел посмотреть на меня? — наконец выдавила из себя Линда.
— Если только ты теперь не очень занята, — промолвил Дюк и широко улыбнулся.
Линда настежь распахнула дверь. Теперь она пришла в себя:
— Так ты войдешь, Джон?
