Меня заметили, две подавальщицы стояли возле обычного «столовского» окна для выдачи блюд, и зорким взглядом озирали окрестности. Молодые крепкие женщины, одетые в нечто вроде сарафанов, и в передники, закрывающие эти самые сарафаны от шеи и до самых коленей. Бабы, как бабы, ничего особенного — косы, стянутые лентами, слегка подведенные глаза, нарумяненные щеки. Эдакие стилизованные под старину официантки в каком-нибудь загородном ресторанчике.
Когда заметили нового посетителя, одна из них что-то сказала своей напарнице, той, что пониже, напарница смерила меня взглядом и дернула правым плечом. Вероятно, это должно было означать: «Да ну его, нищету эту! Успеет, пусть подождет!». Ясное дело — обслуживать группу пьяных купцов или мореходов гораздо выгоднее, чем бедного и трезвого парнишку. Их и обсчитать можно, и сдачу могут подарить за красивые глазки. А от этого бродяжки чего ожидать?
После десяти минут ожидания я было намерился махнуть рукой и чего-нибудь крякнуть этим двум адепткам общепита, но тут появилась третья подавальщица, и от ее вида у меня вдруг трепыхнулось сердце — сам не знаю, почему. Высокая, худая, со светлыми волосами, собранными в толстую длинную косу, она кого-то мне напоминала, кого-то из моего прошлого, или вернее — прошлого хозяина тела. Бледное лицо, странная походка — женщина ступала мягко, будто плыла по тяжелым, вытертым тысячами ног половицам трактира. Подавальщицы ей что-то сказали — каждая по очереди — и женщина пошла ко мне, спокойная и неулыбчивая на грани мрачности и тоски. Было видно, что свою работу она исполняет только потому, что другого выхода у нее нет. Но никто не может заставить улыбаться и радоваться тем, кого она сейчас обслужит. А еще я заметил у нее на шее обруч, похожий на собачий ошейник, и на нем — жетон, похожий на те, которые вешают собакам за победы на выставках. На жетоне что-то написано, но я не сумел разглядеть — что именно. Хотя и так знал, что там указано имя рабыни и принадлежность хозяину. Да, это была рабыня. Я это знал.
— Привет — сказала женщина, подойдя к моему столу, и я увидел, что она гораздо моложе, чем мне показалось с первого взгляда. Лет двадцать пять, не больше, а может и того меньше. Жесткое и хмурое выражение ее лица старило, да и одежда, которая на нее была надета — тоже не молодила. Женщина…нет, все-таки девушка — постаралась себя как можно сильнее состарить и сделать как можно более непривлекательной. Ни грамма косметики, никаких румян, и…ходить чуть сгорбившись, чтобы грудь не распирала сарафан. Я все это отметил сразу, опытным взглядом сорокалетнего тертого-перетертого мужика, и тут же сделал самый логичный вывод — неспроста она все это делает. Не зря старается казаться как можно менее сексуальной. Хотя это скорее всего ей помогает не очень…то-то такая хмурая и ожесточенная. И да — она тоже из ворков.
— Привет — бесцветным голосом сказала подавальщица — Будешь что-то заказывать?
Я посмотрел ей в глаза, пытаясь поймать взгляд, но так ничего и не получилось. Она упорно смотрела куда-то в сторону, под ноги, на стол, но не на меня. Привычка? Или ее заставили так делать?
— Послушай — сказал я негромко, на пределе слышимости — Мне нужна помощь. Я не ел много дней, и боюсь, что после обильной еды мне станет плохо. Деньги у меня есть, не беспокойся, но не так много, чтобы особо жировать. Помоги мне, если можешь!
Она впервые посмотрела мне прямо в лице, и я все-таки заметил в ее глазах какие-то отголоски эмоций. Подавальщица не сразу ответила, но голос ее немного изменился, стал как-то человечнее, что ли…
— Я могу тебе принести жидкой мясной похлебки и мягкого ржаного хлеба. Это самое дешевое, что есть, и как раз будет для тебя. Только все-таки покажи деньги…
Я достал из кармана мелочь, положил на стол. Подавальщица кивнула, взяла из кучки три медяка и жестом показала: «Убери». И словами уже добавила, тоже очень тихо, как и я:
— Не показывай деньги. Тут всякие бывают. Отнять деньги у ворка — за тебя никто даже и не вступится. Нас тут не любят.
Я кивнул, спрятал деньги и стал дожидаться, когда мне принесут заказ. Ждать долго не пришлось — тарелка с кусками мягкого, пахучего хлеба и здоровенная чашка с горячим варевом стояла передо мной уже через пять минут. А еще — глиняная кружка с холодным, практически ледяным содержимым, по запаху — слабенькое пиво. Я бы предпочел что-то вроде сока, или просто чистой холодной воды, но пусть будет пиво. Кто знает, какая здесь вода — еще заразу подцепишь. А мне только дизентерии сейчас и не хватало — до полного так сказать счастья.