Банда 3 - страница 66

Наконец, выехав на небольшую поляну, машина остановилась. Сосны, стоящие вокруг, гудели на весеннем ветру, кричали птицы, потревоженные нежданными гостями. Неклясов опустил стекло и молча, полуприкрыв глаза, смотрел наружу. Непонятно было — то ли он не понимает, куда приехал, то ли вспоминает, зачем приехал. Но и водитель, и амбал на заднем сиденье, прекрасно знали, чем кончится это его сумеречное состояние, чем обернется недолгое забытье — вспышкой энергии, внезапной, кратковременной и болезненной.

Неклясов замедленно открыл дверцу, подобрав длинные полы черного пальто, вышел на снег, прошелся до ближайшей сосны, проваливаясь остроносыми туфельками в похрустывающий, подмерзший снег. Подойдя к стволу вплотную, он уперся в него руками, выглядевшими на мощной коре сосны особенно маленькими и даже чуть ли не фиолетовыми от холода. Неклясов стоял, опустив голову, и смотрел себе под ноги. Вряд ли он колебался, он никогда не отступал от задуманного, даже когда вдруг выяснялось, что затея дурная, опасная, обречена на провал. В таких случаях Неклясов повторял услышанное где-то слова Наполеона о том, что главное — ввязаться в бой, а там будет видно. Слова нравились ему безрассудной дурью, освященные именем известного человека, они звучали убедительно, в них чувствовался непреодолимый соблазн.

Оттолкнувшись от ствола, Неклясов подошел к машине, и только тогда из нее вышел водитель и амбал, охранявший Ерхова на заднем сиденье.

— Приехали, — сказал Неклясов. — Явились — не запылились... Как он там? Живой?

— В порядке. Глазками моргает.

— Это хорошо, — Неклясов посмотрел на свои часы, сверкнувшие на закатном зимнем солнце красноватым бликом, — Три с гаком, — сказал он. — Через час начнут прибывать гости. Пора начинать подготовку.

— Ничего не отменяется? — спросил водитель.

Неклясов вдруг так резко, с такой ненавистью взглянул на него, что тот поспешил тут же повернуться к машине, к багажнику и завозился, завозился вокруг него суматошно и бестолково. Откинув крышку, водитель вынул складной дачный столик, несколько низких стульчиков с брезентовыми сидениями. Сложив все это на снег у машины, он вопросительно посмотрел на Неклясова.

— Вот здесь, — сказал тот, указав кривым пальцем на льдистую площадку метрах в десяти от сосны, у которой только что стоял, приходя в себя после дороги. — А? — повернулся он с вопросом к амбалу, на все смотревшему не то недовольным взглядом, не то попросту сонным.

— Годится, — одобрил тот. — Вполне... И видно все хорошо, и безопасно...

— И убедительно! — рассмеялся Неклясов. Ерхов все это время оставался в машине. Заглянув к нему, Неклясов убедился, что тот спит, забившись в дальний угол. Воротник его солдатской куртки был поднят, шапка надвинута на глаза, руки поглубже втянуты в рукава.

— Отдыхай, дорогой, — пробормотал Неклясов, отходя. — Тебе сегодня предстоит небольшая, но очень ответственная работа.

Водитель тем временем установил перед сосной столик, убедился, что он не шатается, не скользит по льдистой поверхности подмерзшего снега. Два стульчика уместились вдоль длинной стороны стола, по одному стулу — у коротких сторон. Видимо, знакомый с предстоящими событиями, водитель поставил боковые стульчики не прямо к столу, а как-то боком, с таким расчетом, что люди, севшие на них, окажутся лицом к сосне.

— Как? — спросил он, закончив.

— Порядок, — кивнул Неклясов. — Сойдет. — Я вот только думаю, не придвинуть ли все это ближе к сосне? — он обернулся к сонному амбалу.

— Не стоит, — ответил тот. — Мало ли...

— Ладно, — согласился Неклясов. — На твою ответственность.

— Здесь не больше семи-восьми метров.

— А я бы и в трех метрах расположился, — Неклясов вопросительно взглянул на помощника.

— Нельзя, — тот покачал головой. — Испугаются, обгорят, разбегутся...

Пока они разговаривали, водитель не вмешивался, занятый своими хлопотами. Он вынул из багажника большую, литровую бутылку «Абсолюта», четыре хрустальных стакана, все это расположил на столике. Потом принес уже нарезанную свиную вырезку, баночку с хреном, напротив каждого стульчика аккуратно, с соблюдением всех требований сервировки, поставил небольшие тарелочки, с правой стороны от каждой положил по ножу, с левой — вилки. И ножи, и вилки были изысканных ресторанных форм, скорее всего, и взятые напрокат в каком-нибудь ресторане, а если попытаться дознаться, то, скорее всего, у того же Леонарда.