— Напрасно ты так со мной, Вовчик, — проговорил Пафнутьев негромко. — Напрасно.
— А я со всеми так, Паша. И потом, знаешь, Вика... Она меня обидела. Смеялась, когда я сказал, зачем ее к себе пригласил... Очень в тебя верит. Знаешь, что она сказала? Сказала, что я — труп.
— Так и сказала?
— Представь, Паша. Ну, кто же после этого не обидится?
— Она права, Вовчик, она всегда права.
— Ладно, не будем. Жизнь покажет. Мы сговоримся?
— Придется, — сказал Пафнутьев, стараясь показать, что тяжело ему идти на такой торг, как крепко взял его Неклясов. — Встретиться надо.
— Зачем?
— Я не могу всего сказать по телефону.
— Есть что сказать?
— Найдется, — опять ответил Пафнутьев вроде вынужденно, но неопределенно.
— А без этого нельзя?
— Нет. Исключено.
— Ты ставишь условия, Паша... Я к этому не привык.
— Вовчик, перестань мне пудрить мозги. Ты ставишь условия. Сейчас я в зажатом положении. И я предлагаю... Если хочешь разговаривать серьезно, давай встретимся.
— Где?
— Где угодно. На любом перекрестке, в любой машине... Можем даже к Леонарду заехать.
— К Леонарду? — озадаченно проговорил Неклясов. — С одним условием... Ты будешь один.
— Разумеется.
— Хорошо, я подумаю. Сиди и жди моего звонка. Больше говорить не могу, потому что знаю твои хохмы... Наверняка уже к этому автомату машина с твоими костоломами несется. А? — расхохотался Неклясов.
— Несется, — подтвердил Пафнутьев. Ответа он уже не услышал — раздались частые короткие гудки. И Пафнутьев со вздохом положил трубку.
* * *
Пафнутьев с Андреем сидели у телефона третий час, но ни одного звонка за это время так и не прозвучало. Оба маялись — поглядывали друг на друга, и сомнений в их молчаливых взглядах становилось все больше — правильно ли рассчитано положение? Верно ли они поняли Неклясова? Однако ничего другого им не оставалось, и оба продолжали нести тяжкую вахту. Пафнутьев время от времени уходил на кухню и возвращался со свежим чаем, причем заваривал все круче, все чернее, так что уже и лимон не обесцвечивал его.
— Ничего, позвонит, — бормотал Пафнутьев. — Позвонит, шкурой чую...
— Будем ждать, — невозмутимо отвечал Андрей. Ждать он умел, Пафнутьев уже знал, что ожидание, терпение, смирение — самые сильные его стороны. Он умел ждать, не испытывая никакой тягостности, словно даже наслаждался покоем и неопределенностью. И Пафнутьев был благодарен ему за это. Если бы еще и Андрей вот так же поминутно взглядывал на часы, на телефон, прислушивался бы к звукам на площадке и во дворе, подбегая к дверям, едва заслышав какой-нибудь странный звук... Тогда уже вообще можно было бы умом тронуться.
— Анцыферов позвонил два часа назад. И ясно сказал — жди звонка.
— Леонард на них работает, не на нас...
— Он на себя работает. И всегда на себя работал. Но не посмеет со мной шутки шутить. Просто не посмеет.
— Значит, сказал только то, что ему велели, — невозмутимо проговорил Андрей.
— Может, позвонить ему.
— Я бы не стал... Он представляет себе ваше состояние... Понимает, чьи слова передал.
— Дерьмо! — в сердцах сказал Пафнутьев.
— Почему... Нашел мужик свое место, свою нишу... Неплохо себя в ней чувствует... С деньгами у него неплохо... А что касается дерьма... Он не стал другим. Он стал более откровенным. И только.
— Андрей, ты в самом деле спокоен или умеешь держать себя в руках?
— И то и другое.
— Это как понимать?
Андрей допил свой чай, отставил чашку, осторожно установив ее на блюдечко, откинулся в кресле и только после этого коротко взглянул на Пафнутьева.
— Неклясов позвонит в любом случае... Другой вопрос — согласится ли он встретиться этим вечером... Но позвонит. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что его звонка ждут, что вы на пределе, созреваете потихоньку... Если все состоится, предстоит рисковая работа... К ней надо быть готовым. И я стараюсь сохранить эту готовность.
— Трактор хорошо поставил?
— Нормально. Как раз напротив окна.
— Трос не стащат?
— Могут, конечно... Но Леонард настойчиво борется с проявлениями хулиганства в своем районе... И Неклясов там время от времени гоняет всяких шибздиков... Не должно, Павел Николаевич. Опять же он спрятан, заперт. Нужно иметь очень своеобразные интересы в жизни, чтобы покуситься на этот тяжеленный трос, утыканный стальными иглами оборванных проводков, перемазанный всем липким и вонючим, что только есть на белом свете... Не думаю.
