— Надо бы мне повидаться с ними.
— С кем, Паша?
— С этими твоими... Неклясовым и Фердолевским.
Халандовский быстро взглянул на Пафнутьева и, как всегда в затруднительном положении, рука его невольно потянулась к почти опустевшей бутылке. Потом брови его вскинулись вверх, открыв удивленные, озадаченные глаза, в которых постепенно возникало выражение шалости.
— Ну, ты даешь, Паша! — сказал Халандовский, разлив по стопкам остатки водки.
— А что? Мы с ними коллеги, работаем на правоохранном фронте... У нас одинаковые проблемы, часто и методы одни. И вот появилась одна проблема — третья банда.
— Я могу передать им твои слова?
— Можешь и от себя кое-что добавить. Все, что покажется уместным.
— Буду думать.
— Когда появилась третья банда?
— Месяца два назад... Может быть, три, — Халандовский повертел растопыренной ладонью в воздухе, давая понять, что его слова не следует воспринимать буквально. — Вначале были телефонные звонки... Неумелые, но отчаянные, как выразился Неклясов. Звонкам не придали большого значения. Мало ли шелупони сшивается вокруг любого стоящего дела...
— Деятельность Неклясова и Фердолевского ты называешь стоящим делом? — усмехнулся Пафнутьев.
— Называй как угодно... Но они ездят на «мерседесах» последних моделей и ужинают у Леонарда. Ты когда-нибудь ужинал у Леонарда?
— Пока не звал.
— А они не ждут, пока их позовут. Если у тебя нет в кармане миллиона, к Леонарду можешь не заходить.
— У меня в кармане есть кое-что похлеще.
— Ну-ну?
— Протокол изъятия верхней одежды того же Неклясова. В шкафу у Леонарда висели несколько пальто и курток. Это не ресторан, а явочная точка.
— Ты изъял пальто Неклясова в кабинете у Леонарда? — Халандовский побледнел.
— Изъял и оформил документами — протокол, понятые, подпись Анцыферова.
— Паша, послушай меня, — заговорил Халандовский неожиданно тихим голосом, — Немедленно все верни. Вовчик становится обидчивым, когда дело касается его личных вещей. Паша, он очень обидчивый, — повторил Халандовский. — Он просто впадает в неистовство, когда у него пропадает зажигалка, авторучка...
— Штаны? — подсказал Пафнутьев, но Халандовский не был настроен шутить.
— Если вернешь с извинениями... Это будет удачный ход. И тогда я могу пообещать встречу с ним. Только тогда, Паша.
— Буду думать, — повторил Пафнутьев слова, которые совсем недавно произнес Халандовский. — Возвращаемся к третьей силе. Итак, какой-то хмырь звонит... И чего хочет?
— Паша, я говорю только то, что мне известно. Могу и ошибиться, с чьих-то слов выложить что-то недостоверное... Поэтому предупреждаю сразу — делай поправку.
— Ты сказал — с чьих-то слов... С чьих именно?
— Как я не люблю упоминать имена в разговоре, если бы ты только знал! — простонал Халандовский. — Неклясов мне говорил, Вовчик.
— Ему платишь?
— Ему.
— Сколько?
— Это важно?
— Конечно. По сумме я могу оценить степень вашей близости, вашей заинтересованности друг в друге.
— Трешку в месяц отдаю.
— Три миллиона?!
— Да.
— А он?
— Охраняет.
— От кого?
— От всех неприятностей, которые могут принести как государственные, так и бандитские формирования. Кстати, если тебе это интересно, государственные органы становятся все более бандитскими, а бандитские приобретают характер государственных.
— Понятнее можешь?
— Могу. Всевозможные контроли обладают, Паша, какой-то животной ненасытностью. Сколько бы ты не дал — мало. Это от алчности и невежества. Они полагают, что если у меня магазин, то деньги текут рекой. Они не текут, Паша, рекой, рекой они вытекают. А бандиты более скромны, грамотны, обязательны. Они знают, как достаются деньги, как приходится вертеться, чтобы товар достать, завезти, сохранить, продать, сколько нужно отдать, чтобы откупиться от чиновников... Поэтому ведут себя более достойно. И они отрабатывают. Да, Паша, да. Отрабатывают эти три миллиона. Стоит кому-нибудь наехать на меня, потребовать денег, доли... Я спокоен. Я говорю — вот вам телефон Вовчика, звоните и договоритесь. И больше я этих людей не вижу.
— А вообще их кто-нибудь после этого видит?
— Да, встречают иногда в других, совсем в других местах, городах, республиках... Но если они оказываются непонятливыми, непочтительными... Вполне может случиться так, что их вообще никто никогда уже не увидит.
