— Войдите! — крикнул Пафнутьев и, только увидев подергивание двери, вспомнил, что он сам ее запер совсем недавно. — Сейчас, — пробормотал смущенно. И открыл дверь даже не уточнив, кто к нему ломится.
Оказалось, оперативник.
— Привет. Коля... Проходи, — Пафнутьев направился к столу, все еще сбитый с толку своей опасливостью.
— Запираешься, Павел Николаевич?
— С некоторых пор.
— И правильно делаешь. Я бы тоже на твоем месте запирался.
— Есть новости? — спросил Пафнутьев.
— Сбываются самые смелые твои предсказания, Павел Николаевич. Или самые кошмарные, не знаю даже как выразиться... Нашли голову Ковеленова — Где?
— У нас во дворе... В двух шагах отсюда. Под скамейкой. Ее слегка листьями присыпало, а то бы еще утром увидели. Детишки мяч гоняли и увидели.
Один полез под скамейку за мячом, а она того... Смотрит.
— Кто она?
— Голова.
— Так... А остальное?
— Пока нету... Найдется, куда оно денется, без головы-то... Похоже, они сознательно делают так, чтобы все нашлось, все обнаружилось, произвело впечатление... Ведь ту же голову нетрудно было в лесу зарыть, утопить, присыпать мусором на городской свалке... Нет, во двор прокуратуры. Это для тебя гостинец, Павел Николаевич, тебе лично послание...
— Знаю.
— А от кого, знаешь?
— Да.
— Похудел ты, Павел Николаевич.
— Похудеешь... Что наша дамочка?
— Странный это страховой агент, Павел Николаевич, — оперативник расстегнул плащ, не снимая его, положил на приставной столик кепку. — У нее самый высокий процент угнанных машин. У кого одна машина угнана, у кого ни одной... А у этой — семь, — оперативник посмотрел на Пафнутьева, пытаясь понять — усвоил ли тот важность информации. -У оперативника было худое лицо, искривленный в молодости нос, напоминающий о бурном дворовом прошлом, большие костистые руки и сутуловатость, из-за которой он всегда смотрел на людей словно бы исподлобья, испытующе.
— Дальше, — бросил Пафнутьев.
— Очень общительная женщина, эта Цыбизова. Ну, просто очень. Со всеми дружит, все обо всех знает, во всем разбирается... И до того добрая у нее душа, что всегда она готова задержаться в конторе, помочь оформить документы, а в случае, если кто заболеет, только она соглашается обойти чужих клиентов, собрать взносы...
— Понял. А тех, кому помогала... У них тоже угоны?
— Именно.
— Связи?
— Здесь тоже вязко, Павел Николаевич... Ты слышал о человеке по фамилии Байрамов?
— Кто-то мне о нем говорил... Так что он?
— Владелец заводов, контор, переходов...
— Каких переходов?
— Подземных. Купил десяток подземных переходов и уставил их киосками. И получилось, что в каждом таком переходе у него небольшой универмаг? Но подбирается и к центральному универмагу.
— Слышал, — вздохнул Пафнутьев.
— Мой человек устроился в доме напротив и видит всех, кто ходит к Цыбизовой. Он установил фотоаппарат на треногу и щелкает всех, кто входит в этот подъезд, кто выходит. Жильцов уже знает, а вот новичков снимает на пленку... Вот посмотри, — оперативник протянул пачку снимков.
Пафнутьев взял снимки, повернулся спиной к окну, чтобы они были лучше освещены и принялся медленно их перебирать. Снимков было много, но не; было твердой уверенности, что все эти люди направлялись именно к Цыбизовой.
— Хорошие снимки, — сказал Пафнутьев.
— Именно.
— Как сердце? Еще трепещет при виде страхового агента?
— Знаете, Павел Николаевич, привыкаю. Это всегда так — чем лучше узнаешь человека, тем меньше оснований его любить. Пока не знаешь человека, все качества ему додумываешь, и, конечно, не скупишься, награждаешь его и тем, и этим... Что вы там увидели? — спросил оперативник, заметив, что Пафнутьев внимательно всматривается в очередной снимок. На фотографии был изображен молодой человек, в черной кожаной куртке, невысокий, широкоплечий, настороженно смотрящий куда-то в сторону-. Пафнутьев сразу узнал его, он с некоторых пор узнал бы его в любой одежде.
Это был Амон.
— Тоже захаживал? — спросил он у оперативника.
— Два или три раза.
— Один приходил, один уходил?
— Да, он, похоже, не любит больших компаний. Думаете, был именно у Цыбизовой?
— Нисколько в этом не сомневаюсь.