Таня вздрогнула от этого хлопка, закрыла лицо руками. И Пафнутьев увидел, как сквозь ее пальцы выкатились слезинки. Он подошел, постоял рядом. Потом осторожно коснулся пальцем ее плеча, а когда убедился, что ничего чрезвычайного не произошло, отнял руки от ее лица.
— Послушай, Таня... Если этот.., как его.
Если он так тебе уж дорог, я сам доставлю его сюда. Хочешь в наручниках, хочешь — без... И за водку извинюсь... Я даже готов рискнуть жизнью и выпить ее, лишь бы ты простила меня и позволила присесть на минутку, а, Таня?
— Ну нельзя же так, Паша!
— Согласен.
— Это же самое настоящее хулиганство!
— Статья двести шестая, часть вторая... От двух до шести лет без конфискации.
— Он сейчас приведет милицию... Начнутся допросы, протоколы... Паша!
— Не то ты говоришь, Таня. Спроси лучше, что случилось.
— Я видела... Все произошло па моих глазах.
— Таня, ты не поверишь... Я выжил. Не должен был выжить, по выжил. И ты единственный человек, которому я могу об этом рассказать, которому хочется рассказать...
— И это все я? — улыбнулась она сквозь слезы.
— Да, — ответил Пафнутьев. — Да, Таня, хотя я и сам с трудом в это верю.
— Сейчас сюда придет Игорь с толпой милиционеров, они заберут тебя и уведут в неизвестном направлении.
— С ними я разберусь, мне бы с тобой разобраться, — Пафнутьев открыл, наконец, свой портфель, вынул бананы, мандарины, поколебавшись, достал н водку. Кротко взглянул на Таню, словно прося прощение за невоспитанность, и поставил бутылку на стол.
— Думаешь, твоя лучше? — Таня отошла от двери и присела на край стула.
— Ровно настолько, насколько я лучше того хмыря! — самоуверенно заявил Пафнутьев.
— Не надо его так называть. Он не хмырь.
— А я?
— И ты не хмырь. С хмырями я не вожусь.
— А кто же я?
— Начальник следственного отдела в какой-то непонятной конторе. Если, конечно, тебя еще не повысили...
— Какой я начальник, — Пафнутьев сорвал нашлепку с бутылки, налил себе полстакана водки. — Какой я начальник...
— Ладно, — Таня положила ладонь ему на руку. — Рассказывай уже... Похоже, у тебя в самом деле что-то случилось? Или это все твои выдумки, чтобы проникнуть в дом, забраться в постель, нырнуть под одеяло...
— Глоточек выпьешь?
— Конечно. А то я не выдержу твоего рассказа. Наверно, кровь будет стыть в жилах?
— К счастью, да. К счастью, Таня, кровь осталась в жилах, там она и будет стынуть, — Пафнутьев снял галстук, расстегнул две верхние пуговицы на рубашке и лишь после этого, взял свой стакан и выпил водку до дна. — Не обижаешься?
— Ладно, Паша... Проехали. Пафнутьев протянул руку, потрогал ее волосы, на лице его возникло выражение озадаченности.
— Что-то не так? — обеспокоенно спросила Таня.
— Надо же... Мне казалось, что они у тебя жестче.
— Сколько же ты не был здесь?
— Жизнь, Таня... Целую жизнь.
— А вломился с таким гонором, будто на пять минут случайно отлучился. Что это было? Любовь? Ревность? Тоска?
— Это была истерика, Таня, — Пафнутьев привлек женщину к себе, опустил лицо в ее волосы. — Это была самая настоящая истерика, — повторил он и с трудом сдержался, чтобы не расплакаться. И подумал — Байрамов, Амон, Анцыферов... Они могут на уши стать, но меня этой ночью не найдут.
* * *
Анцыферов смотрел на Пафнутьева с немым ужасом, как можно смотреть на человека, которого только вчера похоронил, а сегодня он входит в твой кабинет. Прокурор даже схватился побелевшими пальцами за край стола — может быть, чтобы унять дрожь в пальцах, а может попросту для того, чтобы не соскользнуть под стол от тошнотной слабости. А Пафнутьев был беззаботен, на лице, его было обычное сонно-глуповатое выражение, готовое тут же смениться искренним восхищением перед умом, проницательностью или красотой собеседника. Он что-то говорил, пожимал плечами, разводя руки в стороны — Анцыферов его не слышал. Он пытался осознать происшедшее, найти какую-то линию поведения... И не мог. А Пафнутьев основательно уселся к приставному столику, положил на него свою замусоленную папку и, наконец, замолчав, уставился преданным взглядом в лицо прокурору.
— И что? — спросил Анцыферов, пытаясь поймать смысл сказанного.