Банда 2 - страница 119

— Понял, — кивнул Амон, не поднимая головы, но Пафнутьев поймал его торжествующий взгляд.

Начальство потоптавшись, ушло. Худолей успел юркнуть в дверь еще раньше и в кабинете сразу стало просторнее — остались Пафнутьев, Дубовик и Амон. Некоторое время все молчали.

— Ну что, начальник, — Амон поднял голову, в упор посмотрел на Пафнутьева. — Пора прощаться. Рад был познакомиться... При случае загляну как-нибудь.

— Загляни, — вздохнул Пафнутьев. — У тебя все в порядке? — спросил он у Дубовика. — В случае чего, есть все необходимое для жестких процессуальных действий?

— Да.

— Вы про меня не забыли? — напомнил о себе Амон.

— Только о тебе все наши мысли и чаяния, — искренне ответил Пафнутьев.

— Давай, начальник, отстегивай, — Амон протянул руки, схваченные наручниками.

— Придется отстегнуть, — согласился Пафнутьев, но почувствовал, как что-то тяжелое, несуразное заворочалось в нем. Отяжелели, как после укола губы, руки налились тяжестью, словно какая-то сила придавила их к столу. Это случалось нечасто, но каждый раз неожиданно. Совершенно не думая, он поступал и принимал решения в доли секунды. Да, это были чреватые решения, но он о них не жалел, потому что в конце концов они были вызваны не расчетами и прикидками, за ними стояла праведная ярость.

А Амон, простоватое дитя гор, ничего не подозревал.

Он полагал, что все указания даны и никто не осмелиться нарушить приказ большого начальника.

Он думал, что назад пути нет.

Он ошибался.

Анцыферов знал. Колов и Сысцов знали, что с Пафнутьевым расслабляться нельзя и уж ни в коем случае недопустимо позволять себе малейшее пренебрежение. Пафнутьев и сам не догадывался, каким дьявольским самолюбием наделила его природа. И если прикидывался дураком, простофилей, позволял себе быть сонным и непонятливым, то шло это от бесконечной самоуверенности — его не убудет.

— Не знаю даже, как нам теперь быть с машинами, — улыбнулся Амон в глаза Пафнутьеву. — Дороговаты они теперь, начальник... Долго копить деньги придется при твой зарплате... Накопишь — скажешь... Помогу.

— Разберемся с машинами, — Пафнутьев все еще держал себя в руках, хотя где-то в нем уже прозвучала команда на полную свободу слов и действий.

— "Девятку", говоришь, хочешь? — издевался Амон. — Все хотят «девятку». Но и бензин дорогой... Кобыла дешевле обойдется, начальник...

— Да, кобыла дешевле, — уныло согласился Дубовик и, подойдя к Амону, снял с него наручники. Потом тяжело вздохнул, как может вздохнуть человек, который неожиданно и несправедливо лишился новенькой «девятки», сунул наручники в стол, сдвинул Амону протокол допроса. — Подпиши, дорогой... И катись на все четыре стороны.

— Тебя ведь генерал ждет, — добавил Пафнутьев. — Банька, небось, намечается?

— Может, банька, может, девочки... Тебе-то что? У вас вон сколько бумажек... Копайтесь! До утра хватит, — Амон усмехнулся, подписал протокол. Но после этого сдвинул листки от себя так резко и небрежно, что они вразлет свалились на пол. Пафнутьев, кряхтя, нагнулся, поднял несколько листков, за одним полез под стол, став на колени, потом шарил по полу в поисках затерявшейся скрепки. Амон и не подумал помочь ему, из чего Пафнутьев вполне обоснованно заключил, что тот сбросил листки сознательно. Наконец, весь протокол был собран, разложен по страничкам, копии скреплены скрепками. Дубовик наблюдал за Пафнутьевым с недоумением, но молчал, ожидая, чем все это закончится. Амон тем временем рассовал свои вещи по карманам, не забыл и снимок — сунул его между страничками блокнота.

— Собрался? — спросил Пафнутьев.

— Все, начальник. Счастливо оставаться.

— Подожди, — остановил его Пафнутьев. — Пропуск подписать надо.

— Подпиши, — снисходительно обронил Амон. — Знаешь, начальник, есть такие стихи... Но он не знал в тот миг поганый, на что он руку поднимал! Слышал?

— Слышал. Только миг не поганый, а кровавый.

— Будет и кровавый.

— Не понял, — Пафнутьев опять с болезненной остротой ощутил громоздкое напряжение в груди.

— Поймешь. И помощник твой, который в ресторане был... Тоже все поймет. И красотка ваша лифтовая...

— Напрасно ты так, Амон, — усмехнулся Пафнутьев побелевшими губами. — Ох, напрасно, — но пропуск подписал и вручил Амону. — Как бы не пожалеть.