- Я здесь. - Бандит вошел в круг света. - Он там?
- Нет, - отрицательно мотнул головой нотариус. - Мы опять его упустили: он не стал дожидаться последнего дилижанса, а напросился в попутчики какому-то проезжему господину. Перевалы давно свободны от снега, и на станции слышали, как попика обещали довезти до Турина. Иди собери вещи и расплатись за номер. Мы поедем следом за ним...
***
Мирадор был неутомим: после свидания с мсье Фишем он в тот же день выехал в Марсель.
Этот город, раскинувшийся на перекрестке многих дорог у теплого, ласкового моря, способен очаровать любого путешественника. В нем слились воедино традиции и архитектура Востока и Запада. Запах рыбы и знаменитого супа буйабесс, призывные огни маяков и кораблей, множество таверн и кофеен, щедрое солнце, прекрасные женщины, лазурные небеса и чудесные пляжи. Но господин Мирадор был равнодушен ко всему этому. И вечером он уже был в каюте корабля, взявшего курс на Александрию. Достопримечательности города, некогда основанного великим македонцем, завоевавшим больше половины известного тогда человечеству мира, также ничуть не тронули Мирадора. Едва он успел сойти с трапа судна, как направился в таможню, отыскал невзрачного чиновника и вручил ему письмо. Чиновник немедленно отвез путешественника на окраину, где у жалкой лачуги стояли равнодушные верблюды. Погонщики живо заседлали их, и вскоре господин Мирадор уже качался на спине дромадера, важно вышагивавшего по пескам в направлении Каира.
Казалось, все препятствия отступали перед этим человеком - даже не зная языка арабов, он получал все, что хотел. В Каире господин Мирадор тоже провел всего один день и отправился с караваном к побережью Красного моря. Там, словно особу королевской крови, его ждал корабль под португальским флагом, но с английским капитаном и весьма разношерстной командой на борту. Как только пассажир ступил на палубу, матросы шустро забегали по вантам и подняли все паруса, взяв курс на юго-восток.
Вечером, не выдержав духоты в каюте, отведенной ему капитаном, господин Мирадор вышел на палубу, надеясь хоть немного освежиться. Подняв голову к темному небу, усеянному точками ярких звезд, он криво улыбнулся и подумал, что путь его только начинается и что впереди лежит множество дорог. Куда же они приведут его в конце концов?..
Нафтулла встретил едва двигавшихся от усталости русских так, словно давно ждал их. Не выказав даже тени удивления при виде появившихся из темноты фигур, он небрежно кивнул, как будто они расстались вчера вечером:
- Салам, урус-тюра, салам, Кызма!
Похоже, хивинцами здесь и не пахло, поэтому путники подошли к костру и буквально рухнули на песок, чувствуя, как от усталости гудят руки и ноги. Глядя на их изможденные лица, Нафтулла молча достал из-за пояса небольшой мешочек, высыпал из него на ладонь несколько желто-серых кристаллов и дал по одному каждому из русских:
- Бери в рот.
Федор Андреевич послушно сунул кристаллик под язык и тут же скривился от горечи - да это же соль! Причем довольно грязная, с примесью земли и с привкусом йода. Он хотел выплюнуть столь странное угощение, но заметил, что Бессмертный, сморщившись и зажмурив глаза, старательно сосет кристаллик, словно леденец. Остальные пока не решались притронуться к угощению азиата и настороженно наблюдали за урядником и капитаном.
- Сосите, - с трудом проглотив горько-соленую слюну, посоветовал Кузьма. - Потом
сможете больше выпить воды.
- Да-да, - заулыбался Нафтулла. - Пить нада много! Когда жара, вода уходит из человек, кровь густеет - и тогда смерть! Соль помогает держать вода. Ешь соль и много пей.
Он поднялся, сходил к колодцу и принес кожаное ведро с водой. Солдаты и Самсонов, мучаясь от усталости и жажды, все же послушались совета и принялись сосать соль, тоскливо поглядывая, как Кутергин и Бессмертный поочередно припадали к живительной влаге и пили, пили, пили...
- Хорошо, хорошо, - приговаривал Нафтулла, переворачивая жарившуюся на углях конину. - Пейте, пейте!
Урядник принес еще одно ведро воды. Теперь, передавая его друг другу, захлебываясь и обливаясь, жадно пили служивые и Самсонов. Отрывались от ведра, падали на песок, чтобы передохнуть, и вновь тянулись к воде. Федор Андреевич уже не помнил, сколько он выпил, но горевшие от соли внутренности требовали еще и еще. И он тоже пил, чувствуя, как вместе с влагой к нему возвращались силы; вода возбуждала, словно хорошее старое вино, и капитан, будто хмельной, уже смотрел на пустыню другими глазами: она перестала казаться ему дикой и угрюмой, таинственной и зловещей. Наоборот, он находил своеобразную прелесть в залитых лунным светом пологих песчаных холмах и черных уродливых стволах саксаула, торчавших около колодца.
