- Все ли ты понял? Сможешь ли ты сделать это как нужно?
- Да, Учитель, - шепотом ответил ученик.
- Не забудь: три кувшинчика, и обязательно из глины. Настоям нельзя соприкасаться с металлом. Ну а если не удастся...
- Не говори таких слов, Учитель!..
- Не перебивай. Ты заставляешь меня напрасно тратить силы. Нужно быть готовым ко всему... Если не удастся, знание не должно умереть. Ищи дальше, но бережно храни тайну и не отдавай ее в злые руки. А теперь иди, время не ждет.
Ученик поклонился и отошел к столу. Ибн-Сина глубоко вздохнул. Мысли его текли ровно и спокойно. Чего страшиться? Все живое проходит через смерть, и избежать ее еще никому не удавалось. А он хочет дерзнуть. Да, дерзнуть, ибо вся его жизнь была дерзким вызовом!
Разве не дерзость, презрев запреты, изучать труды Гиппократа и Галена? Разве не дерзость во всеуслышание заявить: никакие демоны не влияют на течение болезней? Он осмелился утверждать, что дело вовсе не в воле Аллаха, а в изменениях, происходящих внутри человека, что любая болезнь имеет свои признаки и их можно заранее распознать. А затем он посягнул на большее и начал лечить основу жизни - сердце! Как бесновались тогда святоши в мечетях!..
Давно это было, очень давно. Кажется, как раз после того, как он предложил создать специальные дома лечения, где больные могли бы получать необходимые лекарства и уход. Тогда он уже написал пять томов «Канона врачебной науки», где дал рецепты более тысячи лекарств, которые можно приготовить из трав. Во время работы рядом с ним все время был его любимец Абу Убейд аль-Джузани...
Вспомнился вечер в Хорезме, бездонный темный купол неба с яркими, низко нависшими звездами. Пламя светильников отражалось в воде маленького бассейна, мешая луне купаться. Вокруг сидели ученики. Ибн-Сина поднял чашу с вином:
- Выпьем, друзья!
- Учитель, Коран запрещает пить вино! Ты не боишься стражей шариата? - спросил один из учеников.
- Коран запрещает пьянствовать, - улыбнулся Ибн-Сина. - Но мы же не собираемся отдавать свой разум вину? Помните, как сказал поэт:
Немного пьем - лекарство в нем, а много пьем - отрава!
Все засмеялись, захлопали в ладоши, радуясь хорошему настроению Учителя.
- Мне кажется, не грех немного выпить. - Ибн-Сина обвел взглядом лица собравшихся. - Для науки и во славу ее!
- Учитель! Тебя давно уже называют Аш Шейх Урранс - старец, глава ученых, - сказал Абу Убейд. - Твое имя с благоговением произносят исцеленные, ученые внимают твоим словам, а твоего благорасположения ищут сильные мира сего. Ты начал заниматься лечением основы жизни - сердца человека. Когда же ты будешь писать об этом?
- Когда? - Ибн-Сина отставил чашу с вином. - Действительно, Абу, твои слова справедливы. Жизнь человека быстротечна, и не пристало ученому бездумно предаваться забавам. Несите бумагу! Я сейчас же начну писать новую книгу.
- Зачем же ты собрал нас? - зашумели ученики. - Для веселого пира или для работы?
- Веселитесь, - улыбнулся врачеватель. - Не обращайте на меня внимания. Я хочу работать здесь, в саду, среди вашего беззаботного веселья.
И тогда принесли ему стопу китайской бумаги, и он начал писать, увлекся и писал долго, а когда закончил, удивленные ученики увидели, что их Учитель исписал двадцать листов бумаги, не пользуясь никакими книгами, а только по памяти.
- Ты написал новую книгу, Аш Шейх?
- Нет, я только обозначил проблемы, о которых собираюсь писать, - ответил Ибн-Сина.
Ежедневно исписывая по полсотни листов объяснениями к каждой проблеме, он по вечерам собирал в своем саду учеников и друзей. Счастливое время! Тогда рождалась знаменитая «Книга исцелений».
Ибн-Сина улыбнулся: даже если нынешний опыт будет неудачным, останутся жить его книги и ученики. А если удачным? На миг стало страшно - бросить вызов законам природы? Но он не собирается опровергать основы мироздания, он лишь жаждет справедливости: природа наверняка отпустила человеку больше лет, чем он живет теперь! Неужели же не попытаться помочь природе?
Много лет назад он начал по крупицам собирать знание , буквально на ощупь, как слепец, шаря вытянутыми руками и стараясь найти единственно верную дорогу. Сколько пришлось пережить горьких неудач, сколько поражений, пока, наконец, он не нащупал...
