***
Просьба сестры-наставницы, заменявшей в монастырском пансионе классную даму, собрать вещи и спуститься в приемную вызвала у Лючии чувство смутной тревоги: что могло случиться, неужели приехал дядя? Но почему так рано - еще целый месяц ждать дня, когда выпускниц пансиона навсегда распустят по домам, передав с рук на руки приехавшим за ними родственникам. В монастыре царили строгие порядки, и сестры никогда не отступали от раз и навсегда установленных правил. Девушкам не разрешалось проводить каникулы дома и только по распоряжению настоятельницы, да и то в особых случаях, их могли отпустить к родным на несколько дней. Однако лучше бы таких случаев не было вовсе: отпускали, когда кто-то тяжело болел или умирал. Мужчины в монастырь тоже не допускались, впрочем, как и женщины-мирянки. Свидания с родственниками происходили нечасто и только в специально предназначенных для этого помещениях-кельях.
- За вами приехали, - подтверждая дурные предчувствия девушки, бесстрастно сообщила монахиня. - Поторопитесь.
Какие вещи у пансионерки в монастыре? Сестры, посвятившие себя Богу, не поощряли стремления к мирским соблазнам, и Лючия. как и остальные, ходила в простом белье, строгом темном платье с глухим воротником, нитяных чулках и сандалиях. Голову полагалось покрывать косынкой. Любые украшения и косметика категорически запрещались. Монахини давали хорошее образование, учили петь, вышивать, играть на музыкальных инструментах, воспитывать детей, обучали иностранным языкам, но мирские книги изгонялись, а замеченные в чтении романов, неведомым путем проникавших через монастырские стены, рисковали сесть на неделю на хлеб и воду. Зато физические упражнения на свежем воздухе всячески поощрялись - считалось, что они укрепляли здоровье и нравственность. В любое время года спальни не отапливались, а при наступлении холодов разрешалось носить поверх шерстяного платья длинную накидку, похожую на плащ.
- Когда закончите пансион, делайте что заблагорассудится, - любила повторять настоятельница. - Но пока вы здесь, извольте подчиняться уставу!
Поэтому - какие веши? Конечно, молитвенник, незатейливые подарки подруг, запасная смена белья - стирали и чинили его послушницы монастыря, - письма родных, перевязанные ленточкой, тетради, принадлежности для рукоделия...
- Поскорее возвращайтесь. - Мать-настоятельница благословила Лючию и вздохнула. - Сохрани вас Пресвятая Дева!
В приемной девушку ждал полный господин лет сорока с длинными вьющимися волосами. Заложив руки за спину, он нетерпеливо прохаживался из угла в угол, искоса поглядывая на сидевшую у дверей пожилую монахиню. Лючия, ожидавшая увидеть дядю или кузена, в растерянности остановилась на пороге, держа в руке маленький кожаный саквояж.
- Я Бенито Парьетти, новый поверенный в делах вашего дяди в Парме, - подойдя к ней, отрекомендовался незнакомый господин. - Синьор Лоренцо тяжело болен. Ваш брат неотлучно находится при нем, и поэтому мне поручено доставить вас домой.
- Все так серьезно? - Девушка отдала ему сакпояж и заторопилась к выходу.
- Да, синьорина. - Бенито промокнул припухшие глаза платком. - Даже отец Франциск приехал.
Не давая Лючии опомниться от свалившихся на нее ужасных новостей, Парьетти подхватил девушку под руку и вывел из приемной. У ворот монастыря ожидала закрытая карета. Бенито распахнул дверцу и галантно подсадил Лючию. Внутри сидел еще один мужчина - поджарый, смуглый, лет тридцати пяти, с какими-то сонными, холодными, как у рыбы, глазами.
- Шарль. Мой секретарь, - представил его Парьетти. Он устроил пансионерку рядом с Шарлем и велел трогать. Занятая своими мыслями девушка молчала, глядя в окно. Когда миновали перекресток, где следовало свернуть на юг, она недоумевающе спросила:
- Синьор Бенито! Кажется, ваш кучер плохо знает дорогу? Прикажите ему вернуться!
- Напротив, милочка, - усмехнулся «поверенный в делах». - Кучер знает дорогу преотлично. А вы сидите тихо!
- Что все это значит? - Сердце Лючии сжалось в предчувствии непоправимой беды.
- Делай, что тебе велели, - хрипло пробурчал Шарль и неожиданно приставил к ее горлу стилет.
