Палата депутатов, не щадя правительство, с 12 февраля по 12 марта 1827 года вела ожесточенные дебаты.
Либеральная оппозиция иронизировала: «Библиотеки и книги обрели пристанище в умах. Вот откуда их следует непременно изгнать! Вы уже подготовили проект соответствующего закона? До тех пор, пока мы не будем иметь то, что знаем, мы будем плохо расположены к тупости и рабству».
Правые депутаты-легитимисты хотели, чтобы последнее слово осталось за ними: они предлагали составить список запрещенных книг, «как это сделано было в Риме». «Необходимо преследовать все плохие книги, не делая исключения даже для Вольтера».
Палата пэров под давлением Шатобриана усмотрела в этом проекте «животный страх перед Веком просвещения, разумом и свободой». Выступление Шатобриана, резко критиковавшего «варварский закон», было напечатано в газете «Журналь де деба», выходившей тиражом 300 тысяч экземпляров. Правительство вынуждено было отозвать проект.
Но спустя два дня после закрытия парламентской сессии, 24 июня 1827 года, правительство перешло к наступательным действиям. Бональд, назначенный председателем Совета по надзору за печатью, дал такое определение цензуры, которое прежде всего удовлетворяло его самого: «Цензура — это санитарная мера, принятая для защиты общества от заражения ложными доктринами».
Были дотошно перечислены все запреты. Пресса не имела права писать об иезуитах, восхвалять народное творчество, напоминать о плохом состоянии дорог или о происходящих повсюду разбойных нападениях, говорить о падении уровня доходов населения. Таким образом, самая насущная, жизненно важная информация скрывалась и при таком молчании или, скорее, преднамеренном обмане оказывались под угрозой безопасность и спокойствие граждан.
Стремясь обойти эти запреты, газеты прибегали к враждебным выпадам. Из рук в руки передавались подпольные брошюры, распространявшие всевозможные измышления. Возрождение пасквилей вновь сделало непопулярными Людовика XVI и Марию Антуанетту. Цензоры со всех сторон подвергались обструкции: по какому праву одним доверено судить о мнениях и воззрениях других, ведь они точно так же могут ошибаться и поступать несправедливо! Возникло Общество друзей свободы. Его поддерживала инакомыслящая часть депутатов во главе с Шатобрианом и Сальванди. Внесли свою лепту и суды. Они оправдали Сенанкура, обвиненного в том, что он назвал Иисуса Христа «молодым мудрецом».
Либеральная пресса выдвинула разумное предложение: следует наказать тех, кто проповедует воровство, убийства, грабежи, но не стоит мешать гражданам высказывать свои убеждения из опасения, что один из них станет проповедовать воровство и убийства. Невозможно запретить человеку прогуливаться из страха, что он может зайти в чужой дом.
Французская Академия направила королю «нижайшее прошение», но тот отказался его принять. Правительство упрекало Академию в «узурпации власти». Три академика были сняты со своих постов.
Очень скоро цензура стала не только неэффективной, но, напротив, начала содействовать успеху левых сил, одержавших победу на частичных выборах. Рабочие типографий провели манифестацию. Палата депутатов была распущена. Правительство созвало избирательные коллегии. В то же время министерство Виллеля, ликвидировавшего цензуру на время проведения избирательной кампании, накликало на себя проклятия. Карл X назвал результаты выборов «чудовищными». Из 7804 избирателей Парижа 6690 проголосовали против правительства. 5 декабря 1827 года Виллель вынужден был сдать дела Жюлю де Полиньяку.
Когда Бальзак решил стать типографом, а затем, 1 июля 1826 года, книгоиздателем, он принял твердое решение больше никогда не писать романов: «читатели представили убедительные доказательства моей посредственности». И тем не менее не смог сдержать своего «писательского зуда» и помещал статьи в выходящих в его типографии газетах, даже в «Маль-Пост журналь дэ виль э дэ кампань», рекламной газете, предназначенной для коммивояжеров и сообщающей адреса гостиниц и ресторанов.
Бальзак открыл свою типографию на улице Висконти, напротив Школы изящных искусств. Он поместил ее на первом этаже старого ветхого дома. Из оконных рам были выбиты стекла, потолки исписаны различными надписями, во всех углах валялись обрывки бумаги и мусор, зато посреди всей этой неустроенности красовались прессы последней модели, «ненасытные современные прессы», заправленные полным комплектом шрифтов; вдоль стен гордо сдвигали ряды только что вышедшие в свет книги; в дальнем конце помещения виднелась дверь в кабинет Бальзака.
