Здесь считаю своим долгом заметить, что П. Е. Дыбенко в своей книге «Из недр царского флота к Великому Октябрю», а вслед за ним и другие неправильно утверждали, будто бы Керенский во время посещения Гельсингфорса вместе с подсунутыми ему бумагами подписал и устав Центробалта. События, о которых пойдет речь дальше, убедительно опровергают это.
Когда сопровождающая Керенского свита удалилась, некоторые члены Центробалта накинулись на меня. Больше
[90]
всех кипятились эсеры. Они восприняли мой поступок почти как личное оскорбление. Ведь и Керенский был членом их партии. В несколько голосов они растолковывали мне нетактичность моего поведения, заявляя, что я недостоин быть в Центробалте.
— Да перестаньте! — сказал я в сердцах. — Ну что особенного случилось? Только то, что ваш министр раньше закончил свою пустую речь и делом занялся? Так это же нам всем на пользу пошло.
Обстановку разрядил Петр Крючков — матрос 1-го отдельного батальона, расположенного в Ревеле.
— Из-за чего распетушились? — сказал он примирительно. — Сами же говорите, что Керенский — народный министр. Раз он народный, то пусть прислушивается к массам. И ему, может, так даже интереснее: не каждый же день его перебивают!
Окружавшие засмеялись, и спор наш прекратился. Правда, позже некоторые товарищи высказывали опасение, не осуществит ли Керенский свою угрозу пересмотреть состав Центробалта. Но на это у министра не хватило смелости. Он затаил свою обиду и вспомнил о ней лишь при более благоприятной обстановке.
Вообще Керенскому в Гельсингфорсе не повезло. Встретили его с помпой только в Совете, да, пожалуй, еще в штабе флота. На кораблях, которые он объезжал на катере, Керенского принимали сдержанно. А на «Республике» задали тринадцать заранее приготовленных вопросов о деятельности Временного правительства. Каждый из них пришелся Керенскому не по нутру. В форме вопросов команда по сути, требовала немедленно передать помещичьи и церковные земли в распоряжение крестьянских комитетов, отделить церковь от государства, бороться за мир без аннексий и контрибуций, незамедлительно прекратить травлю Ленина. Матросы спрашивали Керенского, почему он подписался под нотой Милюкова, правда ли, что он еще в Государственной думе голосовал за войну, и верно ли, что предложил правительству обеспечить бывших царских сенаторов высокими пенсиями? Трудновато пришлось министру. Отвечал он невразумительно. Экипаж заявил, что считает его ответы неудовлетворительными.
Это был еще один чувствительный удар по болезненному самолюбию Керенского. Визит его в Гельсингфорс отнюдь не укрепил позиции соглашателей.
Видимо, еще до отъезда министр успел дать определенные указания Ф. М. Онипко — генеральному комиссару
[91]
Временного правительства при командующем Балтийским флотом. Тот явился на очередное заседание Центробалта вместе с вице-адмиралом Максимовым и предложил нам в его присутствии еще раз обсудить и пересмотреть проект временного устава ЦКБФ. Особенно он упирал на пересмотр пункта, в котором говорилось, что без одобрения Центробалта не будет иметь силы ни один приказ, касающийся внутренней и административной жизни Балтийского флота. Дыбенко, а вслед за ним унтер-офицер Силин с эсминца «Самсон» объяснили Онипко, что устав одобрен всеми судовыми комитетами и сейчас не может быть речи о его пересмотре, надо подождать до общефлотского съезда.
С этими доводами и Онипко и Максимову пришлось согласиться. Они только просили ускорить подготовку к съезду. Мы обещали, что он соберется в назначенный срок.
В эти дни в Гельсингфорс прибыла делегация Черноморского флота. Временное правительство возлагало на нее большие надежды. Черноморский флот находился почти полностью под влиянием меньшевиков и эсеров и поддерживал своими резолюциями правительство. Поэтому комфлота адмирал Колчак с согласия Гучкова организовал поездку черноморцев по стране. Возглавлял группу эсер студент Федор Баткин. Для пущего эффекта его нарядили в матросскую форму. Выступая на митингах и собраниях, эта разъездная «труппа» призывала поддерживать Временное правительство в его усилиях довести войну до победного конца.
