Баллада о дипкурьерах - страница 35

Май. Памятный май 1923 года. Британское правительство через министра иностранных дел Керзона предъявило молодой Советской республике ультиматум, в котором, между прочим, требовало отозвать из Персии и Афганистана советских полномочных представителей.

Дипкурьера Аршака Баратова вызвали к наркому иностранных дел Г. В. Чичерину. Нарком знал, что Баратов только что возвратился из трудной поездки, устал, но дело не терпит — нужно срочно ехать в Кабул. И срок очень жёсткий — двадцать пять дней.

«Двадцать пять дней! Вот это да! — думал Аршак, уйдя от Чичерина. — Из Москвы до Мазара за 25 дней можно добраться, а до Кабула вряд ли. Уложусь или не уложусь?…»

В то время обычная поездка из Москвы в Кабул длилась около двух месяцев: с транспортом было туго, поезда ходили нерегулярно.

Главное — постараться не терять ни минуты времени. Когда идёт поезд на Ташкент? Завтра? Хорошо! Завтра в путь.

Поезд двигался медленно, и нетерпеливый Аршак то и дело подходил к проводнику, ворчал:

— Почему медленно едем? У нас в Армении ишаки быстрее ходят, чем ваш поезд.

Аршак прибыл в Ташкент всего за пятнадцать минут до отхода поезда на Мерв. Вагоны были забиты до отказа. Но всё же место нашлось. У Баратова было предписание начальнику ташкентского вокзала: немедленно посадить дипкурьера в первый же поезд, идущий в сторону крепости Кушка. Под предписанием стояла подпись: Ф. Дзержинский.

Дзержинский был в то время председателем ВЧК, народным комиссаром внутренних дел и народным комиссаром путей сообщения.

В Мерве ожидало огорчение: поезд на Кушку ушёл вчера. Следующий будет только через неделю.

Подняв на ноги всё местное начальство, Баратов добился своего: ему дали маневровый паровоз, который и довёз до Кушки.

В пограничной крепости сказали:

— Уже вечер. Переночуй у нас. Зачем рисковать, мало ли что может в темноте случиться?

— Нет, поеду сейчас. Меня афганцы примут.

Последние километры до реки проехал на телеге.

Вот и мелкая, тихая Кушка в камышовых зарослях. Наши пограничники окликнули афганцев. Те отозвались. Тогда Аршак снял сапоги, закатал брюки, перешёл перекат вброд. Был уже десятый час вечера.

Баратов не ошибся: на афганской стороне в Чеминабете его встретили старые знакомые.

Купил у начальника поста лошадь и помчался на Герат. Всю ночь, всё утро и половину дня был «приварен к седлу». Въехал в Герат. Здесь зашёл в советское консульство.

И снова бешеная скачка на перекладных. «Выжав» всё, что можно, из лошади, Баратов оставлял её первому попавшемуся афганцу — чаще всего хозяину раба— та, покупал новую, мчался, бросал её, покупал третью, четвёртую. Даже на перевале, сколько было возможно, поднимался на лошади. И когда чувствовал, что лошадь начинает уставать, Аршак спешивался, шёл рядом, поглаживая мокрую шею животного.

— Не сердись на меня. Так надо. Понимаешь?

Ещё один рабат — Сари-пул. Пока готовили лошадь,

Баратов мог полчаса-час отдохнуть. Он вошёл в отведённое ему помещение с пологом вместо двери. На земляном полу разостланы бараньи шкуры. В центре тлел костёр. Дым уходил к потолку, в круглое отверстие. Хозяин принёс плов, несколько лепёшек и кувшин кумыса.

Поужинав, Аршак завернулся в бурку, прилёг. Вдруг полог зашуршал, раздался чей-то голос:

— Салам алейкум, Барат-хан!

Аршак сжал рукоятку кинжала:

— Кто такой?

Незнакомец спокойно присел к костру, простёр над огнём руки.

— Ахмет, твой друг. Помнишь Кара-Кутал?

Баратов всмотрелся в слабо освещённое лицо — смуглое, молодое, со шрамом на подбородке. Узнал.

— Алейкум салам, Ахмет! Рад тебя видеть.

Как не помнить Ахмета, как не помнить Кара-Кутал — Чёрную гору!

В минувшем году Баратов тоже ездил в Афганистан с диппочтой через Кара-Кутал. Там дорога узкая, извилистая, справа скалы, слева обрыв. Сделаешь неверный шаг и полетишь вниз. В одном месте Баратов нагнал небольшой караван. Караван стоял. Люди взволнованно выкрикивали что-то. Оказалось, что осыпавшиеся сверху камни серьёзно ранили афганца. Он лежал без сознания. У афганцев не было, ни бинтов, ни медикаментов, они ничем не могли помочь своему товарищу.

У Аршака имелась походная аптечка. Он склонился над человеком, промыл ‘ раны, перевязал, сделал удобные носилки.