Баллада о дипкурьерах - страница 24

— Э-э нет. Вы меня привели сюда с «провожатыми», отведите и обратно, — сказал Урасов. И про себя подумал: «Можно ведь на другую засаду нарваться, а с сопровождающими будет спокойней». Через четверть часа Владимир был в полпредстве. Прежде всего он заглянул в палисадник и собрал медные пятаки. Подбросил их слегка на ладони:

— Спасибо за помощь.

До отхода поезда оставалось мало времени. Нужно спешить. Получены паспорт, диппочта. За минуту до отправления Урасов был в вагоне.

Весной 1926 года выехать из Пекина на Родину было очень трудно: путь на КВЖД[3] отрезал японский ставленник Чжан Цзолин.

Как быть? Однажды удалось вырваться из Пекина в Мукден через линию фронта благодаря чистой случайности: кто-то узнал, что из Пекина выезжает «интернациональный поезд» с группой английских, американских и французских дипломатов, а также миссионеров. Комендант поезда, французский полковник, согласился взять и советских дипкурьеров.

Поезд состоял всего из трёх вагонов. На паровозе возле самой трубы — чтобы издалека было видно — развевались три флага: Великобритании, Соединённых Штатов Америки и Франции.

Несмотря на предосторожности, поезд всё же был обстрелян. Однако обошлось без жертв.

Ну а как выбраться трём дипкурьерам из Пекина сейчас?

— До Калгана ехать поездом, — предложил Владимир Урасов, — а дальше на автомобиле через пустыню Гоби. Правда, там пошаливают хунхузы…[4]

— Ну а другой вариант? — спросил Кувшинов.

— Другой? Тем же путём, только без встречи с хунхузами, если посчастливится.

— Я предпочитаю такой вариант, чтобы с хунхузами, но без Гоби, — продолжал Кувшинов, бывший моряк, не расстававшийся с тельняшкой. — Говорят, там здорово штормит, а штормы на суше мне что-то не по душе.

Да, и в марте Гоби была опасна. Ночные холода, свирепые поздние метели, вихри, разбивающие галькой ветровые стёкла автомобилей, — перспектива мрачная. Но иного выхода не было. Итак, выбран путь через Гоби.

В Пекине запаслись тёплой одеждой. Среди бесчисленных вывесок на китайском, английском, японском, французском языках внимание Владимира Урасова привлекла русская — «Галантерея Иванова».

Купили тёплое бельё, свитеры и хотели было уйти. Однако приказчик — пожилой китаец с рыжими тонкими усиками — всё не отпускал, пытаясь соблазнить неожиданных покупателей ещё чем-нибудь. Он говорил по-русски, но так, что о смысле сказанного приходилось лишь догадываться. Узнав, что приказчик это и есть сам хозяин «Иванов», Владимир удивился:

— Какой же вы Иванов, вы же китаец.

— Я клещеная, теперь я Иванова.

— Зачем крещёный?

— Пошлина не плати, вот зачема клещеная. Не оголчай китайская купеца Иванова, возьми халата тёплая, как лусская печика.

Взяли и халаты. После «галантереи Иванова» запаслись «сухим пайком» — свиными и куриными консервами, галетами, копчёной колбасой.

… Поезд плёлся до Калгана почти трое суток. В Калгане — советское консульство. Здесь пробыли дней пять, пока получили соответствующие визы и разыскали грузовик, наняли шофёра.

Местные власти дали дипкурьерам охрану — взвод кавалеристов: «Иначе в два счёта окажетесь в руках хунхузов».

Так в сопровождении конников и выехали из Калгана. Урасов, Кувшинов и Соснов тряслись в открытом кузове, на камышовых корзинах, в которых находилась диппочта. Сидели, тесно прижавшись друг к другу, подняв воротники, сжимая в руках винтовки. Оружие дали в Калгане китайцы: «Минует опасность — сдадите нашим кавалеристам».

Кувшинов принял оружие с вдохновением, привычно, словно никогда и не расставался с ним, сразу протёр затвор. Урасов взял винтовку спокойно, не выразив никаких чувств. Соснов спросил:

— Это хорошая винтовка?

— Первый сорт!

— Так возьми себе. У тебя будет сразу две хорошие винтовки.

Дело в том, что дипкурьеры забыли приобрести в дорогу перчатки. Руки сильно коченели, а тут ещё держи винтовку.

Морозный ветер бил то в спину, то в лицо. От его ледяного дыхания приходилось закрывать глаза. Чтобы отогреться, по очереди садились в кабину к шофёру Ли Чапу — он был молчалив, с обветренным лицом, по которому невозможно было определить возраст китайца. Ли Чан по-своему звал дипкурьеров: по цвету пальто. Ура-сова он называл «Голубой», Кувшинова — «Серый», Соснова — «Жёлтый». Когда дипкурьер садился в кабину, Ли Чан молча стаскивал с правой руки варежку, протягивал пассажиру и вёл машину одной левой рукой.