Деревня показалась неожиданно. Владимир и Немети прямо-таки наткнулись на крайнюю хату: нигде ни огонька, всё заметено снегом. Даже собаки не брехали. Прильнули к занавешенному изнутри окну. Что-то едва— едва просвечивает. Постучали.
Дверь открыл мужчина, не спрашивая кто.
— Пустите малость обогреться.
— Заходите. У нас ноне людно.
В большой комнате вдоль стен на лавках сидели парни и девчата. В плошках горели лучины. Посиделки. Молодёжь вполголоса пела какую-то песню. Увидя незнакомых, прервали песню, ответили на приветствие, подвинулись, освобождая места. Две или три девушки сидели за прялками.
— Откуда вы? — только теперь спросил хозяин.
— И? Барановичей, — ответил Владимир и, чтобы не было других расспросов, сказал: — К родне едем в Минск. Пленные. Да, как назло, оглобля сломалась. Достанем у вас оглоблю?
— Может, у Куценко. Или у этого кузнеца. Мишкой звать.
Хозяин сказал, где они живут. Ямщик направился туда. Владимир чувствовал, как согревается закоченевшее тело: его и Немети посадили возле печи, и он всей спиной впитывал её тепло. Постепенно разговорились. Спросили про житьё-бытьё, про женихов, про невест.
— Женихи где-то воюют либо в плену вшей кормят, вот как вы, — сказала девушка, видимо самая старшая.
— Где воюют? У кого?
— Кто у красных, кто у белых, а кто просто так — ни за кого, сам по себе.
Она грустно вздохнула.
— Война всё перепутала. Скорей бы замирились. А то тоска такая! Девчата, давайте весёленькую запоём.
И она первая начала:
Как у нашей Дуни
Что было скотины…
Двое парней тоже подпевали. К одному из них Урасов внимательно прислушивался: парень выговаривал русские слова так же, как и Немети. Когда песня смолкла, Владимир обратился к парню по-венгерски. Тот ответил.
Оказалось, Иштван Надь, бывший солдат австровенгерской армии, был в плену в Перми («Ух ты!» — чуть не воскликнул Владимир), а теперь пробирается домой, в Дьер, да вот застрял в этой деревне — до удачного случая, когда удастся перебраться через линию фронта.
— Но как ты догадался, что я венгр? — опросил Иштван.
— По виду и по твоему выговору: «Дуньечка — Дунья, Дунья тонкопрьяха». Послушай, Иштван, а ты давно из Перми? Три месяца? Ну как там?
— Порьядок.
— Порядок бывает разный. Власть чья?
— Красные.
— Значит, действительно порядок.
Владимир хотел ещё что-то сказать, но тут появился ямщик:
— Ох тепло у вас, а я намаялся с оглоблей! Ну, всё-таки достал. Десять рублев обошлось. Ты должен мне возвернуть их. — Он повернулся к Владимиру.
— Возверну, если повезёшь до Столбцов.
— К-куда? — поперхнулся возница. — Так ить там эти… большевики.
— Оми самые. Которые таким мужикам, как ты, дают землю и волю.
Урасов уже смело заговорил про Столбцы и про
большевиков: немецкие окопы остались за спиной, здесь нейтральная зона, впереди — свои, красные.
— Хочешь хорошо заработать — вези дальше. Не упускай случая. Мы ведь можем найти сани и здесь, в Усевичах.
Мужик всё ещё раздумывал: опять через окопы теперь красных, — опять рисковать!
Но деньги сделали своё дело: согласился.
Владимир и Немети поблагодарили хозяев, вышли в сени.
Лайош взял Владимира за рукав.
— Иштвану-то нужно гуда, через фронт.
— Нужно, а что?
— Пусть ямщик на обратном пути отвезёт его в Барановичи. Дадим ему денег.
— Деньги-то все уже, — с сожалением сказал Владимир.
— У меня есть сто.
— Откуда? — удивился Владимир. Он думал, что Немети уже израсходовал свой запас.
— Держал на чёрствый день.
— Не на чёрствый, а на чёрный день. Вотяк! — засмеялся Владимир. Дали Иштвану сотенную. Он обрадованно обнял Немети и Владимира.
— Ну, друзья, прощайте.
На розвальнях прибавилось соломы. Это ямщик откуда-то взял охапку. «После избы быстро иззябнете — вона мороз какой!»
![Долг и отвага [рассказы о дипкурьерах]](/uploads/books/images/e6/e63307e78e1c272296eeab4d1ac3ae837b864baa.jpg)
