– Ой, ну о чем вы собрались голосовать? – протянула Катрин. – Все и так понятно.
– Чем меньше шума, тем быстрее все забудется, – посоветовал Марк.
– Фил? – перекинул реплику Славка. В этом он был большой спец.
– Я только позвонил и спросил, что за фотография и какую лучше ставить. Меня не предупредили, что это военная тайна. – И даже руки поднял, показывая, что впутывать его в эту историю не надо.
– Но все же согласны, что газету надо делать? – Славка резко потянул одеяло разговора на себя.
– Ой, а давайте я сверстаю, если Кудре мужская солидарность не позволяет доделать дело?
Ох уж эта Томочка! Добивать так добивать противника.
– Он не согласится отдавать фотографии, – напомнил Фил.
– Он фотографировал для нас, для газеты, – неслась вперед Томочка. – Мы на него рассчитывали. Его поступок – предательство. Нельзя ставить личные интересы выше общественных.
– Вот суд над Желтковым и начался! – с восторгом воскликнул Гера.
Ну куда он лезет со своими замечаниями?
– Каждый человек волен поступать так, как ему видится правильным, – поддакнул Тихон.
– Трупу слово не давали! – оборвал его Тырин.
– Не смей так говорить!
Кто это сказал? Соня? Зачем? Ой, мамочки, что сейчас будет?
Славка медленно повернулся к ней. Лицо – холодная маска.
– А я тебя предупреждал, – негромко произнес он.
И мир вокруг Сони рухнул. Со звоном, с разлетающимися осколками, под дудки и звон бубенчиков.
– Так что мы решаем-то? – заторопилась Катрин, пока не сказаны были ненужные слова. Пока все не покатилось к чертям собачьим в пропасть.
– О чем? – вклинилась Ленка. Вредная Ленка. Ехидная Ленка. Научилась у своего Славочки.
– О газете! – мило улыбнулась ей Катрин. – Делаем ее, нет? Хотите, я могу вместо фотографий картинки нарисовать.
– Материалы собирали. Что им зря пропадать? – протянула Томочка. – Там верстки четыре страницы.
– А рисовать – это хорошо, – поддержал свою девушку Гера. – Я помогу.
– За сколько справитесь? – спросил Славка.
– Дня два. – Катрин с сомнением посмотрела на Геру. – У меня сегодня концерт, а завтра я иду в театр.
– Две ночи, как раз то, что нужно, – подтолкнул ее к принятию решения Марк.
– Фил, ты верстаешь? – опять перекинул вопрос на Кудрю Тырин. Он словно втягивал его обратно, не давал отправиться следом за Димочкой, уйти, хлопнув дверью.
– А чего не сделать? Сделаю, – согласился Фил. – Просто я фотки все удалил.
Последнее замечание улетело в пустоту. Его действия уже никого не волновали.
– Макс! – раздавал команды Славка. – Тексты вычитаны?
– Давно.
– Возьмешь на себя роль Василия Львовича?
– Легко!
Соня сидела, глядя на свои дрожащие пальцы. Странная волна судорог зарождалась внутри, в желудке, в легких. Рукам сразу становилось холодно, ладони потели.
Вопрос с газетой был решен. Про Соню забыли. А может, ее уже нет? Чего тогда говорить-то?
Она вздрогнула, когда рядом прошли, когда грохнул стул.
– Подвинься, пожалуйста.
Тихон. Раскладывает на парте учебники, пристраивает на подставке планшет. Маркеры, карандаши.
Рук не чувствовала. Просто стала сдвигать тетради на свою половину. Упал пенал, обиженно крякнул сотовый, ударившийся об пол.
– Не торопись!
Говорит спокойно, двигается уверенно. Встал, помог собрать разлетевшиеся из открытого пенала ручки, проверил, как работает телефон.
– Ничего не произошло, – шептал Гладкий. То ли себя убеждал, то ли Соню. – Ничего. Все отлично!
И больше ни слова. Ни о том, что она украла фотографии, ни о том, что Димочка обиделся. Ни о том, что ее сейчас поставили вне класса.
Русиш с тревогой глянул на притихших одиннадцатиклассников. Посмотрел на Макса, в задумчивости обрывающего листики побега у хлорофитума на подоконнике.
– Я вижу, к суду готовы, – сделал осторожный вывод учитель.
– Еще как, – тяжело поднялся Тырин.
Вместе с Марком он выставил перед доской парту, хлопнул по ней ладонью. Гладкий кивнул – это было его место.
– Господа присяжные заседатели, – быстро забормотал Славка, – прошу занять свои места.
– На место Тиши Падалкина бы положить, – шепнула Томочка, проходя мимо Сони. – Суд получился бы гораздо интересней!
Конечно же, Гладкий не выдержал. Конечно же, он заговорил. Он яростно отстаивал свою позицию, так что адвокату – Марку – и делать особенно было нечего. Русиш все больше мрачнел. Соня отворачивалась. Тырин доказывал, что Тихон, а вернее Желтков, не прав. Остальные незаметно отошли на задний план.
