— Несомненно, — ответил Далла Порта. — Человечество не вечно. Оно исчезнет, как и все остальное. Это, как говорится, написано у него на лбу.
— Но тогда, — спросил я, — что будет со вселенской тайной, если она принадлежит только живым? Когда не будет Солнца, когда Земля умрет, когда исчезнут люди, кто будет знать эту тайну?
Мы въехали в пригород. Поток машин стал еще более плотным. Повсюду было много людей, общественного транспорта; вот и рекламные щиты на перекрестках, афиши на стенах — карусель современной жизни.
— Может быть, компьютер? — предположил Казотт.
— Никогда не поверю, — сказал Андре Швейцер, — что ключ к тайне Вселенной может принадлежать компьютеру.
— Ба! — возразил Далла Порта. — Ключи иногда теряются. И тайны тоже исчезают. Мы узнаем все о Вселенной и пойдем на дно вместе с ней.
Здесь я не удержался и процитировал:
В порту мы, от бурь и штормов отдыхая,
О море житейских тревог рассуждаем…
— Чьи это стихи? — спросил у меня Казотт.
— Не знаю, — ответил я. — Это Ромен мне их читал:
…Оливки — в давильне, а в бочке — вино,
Ребенок, смеясь, нам вино наливает —
Вербеной и мятой пропахло оно,
Судьбы милосердием нас омывает.
В порту мы, от бурь и штормов отдыхая,
О море житейских тревог рассуждаем…
[20]— А когда вся Вселенная исчезнет и станет только воспоминанием, кто будет вспоминать о Вселенной?
— Конец Вселенной — это отдаленная гипотеза, — сказал Далла Порта.
— Гипотеза? — переспросил я.
— Уверенность, если вам угодно, — но далекая. Очень далекая.
— Но бесконечное расширение и охлаждение «Большого взрыва» или, наоборот, его обратное движение и завершение огненным «Большим крахом» — это все-таки когда-то произойдет?
— Похоже, что да, — ответил Далла Порта.
— И вы думаете, что все, абсолютно все: Земля, люди, наш мир с его историей, мысль, сама Вселенная — все это исчезнет без следа, как сон, который никому уже не может сниться?
— Понятия об этом не имею, — ответил Далла Порта.
— Ага! Вы, знающий почти все, на самом деле знаете не так уж много.
— Когда-нибудь мы будем знать все.
— Мы никогда не будем знать всего, — возразил Казотт. — Люди никогда не узнают тайну Вселенной. Они будут лишь все больше узнавать о ее «механизмах».
Они узнают «Как?», но не узнают «Зачем?» Цивилизации сменяли одна другую; каждая из них мнила, что знает больше предыдущей и что приблизилась наконец к последней истине… И все они…
— И все они были правы, — отрезал Далла Порта. — Они были этапами на этом пути к истине, через прогресс и все его превратности. Человек непрестанно расширяет свои познания, и настанет день, когда мы будем знать все обо всем.
— Я верю в науку так же, как вы, — сказал Андре Швейцер, — но она ставит гораздо больше вопросов, чем может дать ответов. И никогда наука не исчерпает Вселенной, которая гораздо больше, чем она, и тайна которой находится вне ее.
— Вне ее? — переспросил Далла Порта.
— Да, вне ее.
— Нет никакого «вне». Есть человеческое знание. Наука пока не знает всего, но она может знать все.
— Есть нечто иное, кроме нашей жизни, кроме нашего мира. Есть Разум над человеческой мыслью. Мы ничего не знаем о Нем, мы не можем говорить о Нем, но мы чувствуем, что есть Что-то над нами…
— Если о чем-то нельзя говорить, то лучше об этом помолчать, — сказал Далла Порта.
— Есть иная реальность. Ромен уже вошел туда, и мы все войдем.
— Нет иной реальности, и мы никуда не войдем.
— Ладно вам, — примиряюще сказал я, — нам остается лишь немного подождать.
И мы расхохотались, все четверо, в этой машине, увозившей нас от кладбища с могилой Ромена, усыпанной розами.
…Мы ехали. И всю дорогу Ромен незримо присутствовал рядом с нами. Он сидел то рядом со мной, то сзади, между Казоттом и Далла Порта. Я поворачивался, чтобы ему ответить. Я его видел, слышал. Его голос. Его смех. Ощущал его властное присутствие, его силу убеждения. Все, что так много значило для нас. Может быть, это его душа была рядом с нами?..
Я воскрешал в памяти мимолетные мгновения и обреченные на исчезновение, но такие прекрасные места, которые мы с ним особенно любили. Это было как молитва, обращенная к нему в его отсутствие, теперь вечное…
