В те годы уровень хамства на проезжей части заметно подскочил именно за счёт нуворишей. И кто же они, эти новые хозяева страны и жизни? Да уж не инженеры и не врачи, не говоря об учителях и прочей интеллигенции. Нет, это те, кто по закону воспользовался дарованной свободой бизнеса. И то, за что при Советах давали «срокa огромные», – купить подешевле да продать подороже, – теперь стало мерилом положения в обществе. Ну а среди его составляющих – непременно «тачка», да обязательно чтоб «иномарка».
Беда только, что в бизнес пробились локтями в основном те, кто не гнушался никакими способами добывания денег, не блистал манерами, да и выражений не выбирал. Наглые, циничные, бесцеремонные – они-то и заполонили дороги крутыми «тачками». А ведут себя как в бизнесе, так и за баранкой. Потому и растёт процент хамства на дорогах пропорционально доле иномарок.
Как же в облом вставать под треск сумасшедшего будильника! Чёртовы будни! Утром новой недели особенно не хочется покидать уютную постельку. Да и куда идти? Чего надо от жизни-то?
Фёдор вспоминает, что в воскресенье, десятого, у него юбилей. Веха серьёзная, тридцатник всё-таки. Впору и задуматься, да вот думать особенно и не о чём. Ну, к чему-то стремился, чего-то с грехом пополам достиг. Но кому об этом расскажешь? Можно, конечно, и выбрать слушателя или его «жилетку», да только кому всё это надо? Может, кто и послушает, но так, из лицемерной вежливости. А чтобы по-настоящему… Чтобы выслушать душой… Э-эх…
Фёдор ловит себя на том, что рассказать ему не только нечего, но и некому. Друзей не нажил. Не сложилось почему-то. Или у него завышенная самооценка, или у людей к Фёдору чрезмерные запросы и ожидания. На работе, конечно, шампанское с тортиком – это само собой. Выслушает пару поздравлений сквозь зубы да с кукишем в кармане. А что ещё? Ну отец позвонит, если протрезвеет. Хоть и живут в одном городе, да не видятся почти. Ну мама из Хайфы телеграфирует. Уж два года как развелась и умчала «на юг». Да что уж там…
На ум приходит вчерашнее свидание c Ольгой, закончившееся банальной пьянкой и групповым сексом. С кем пил и прочее, уж не припомнить.
Фёдора мучит загадка, куда внезапно запропастилась Выдра, то есть Ольга. Так за глаза её прозвали из-за фамилии – Выдрина. Из головы не выходят её шикарные размеры и контуры. Да разве только из головы?… Ну то вчера. А нынче – что день грядущий заготовил?
С тягостным сиплым стоном Федя привстаёт.
Э-эх… потягу-у-уси-и-и…
К месту приходится поллитровая банка с водой из-под крана, с вечера поставленная на табуретку рядом с кроватью. Несколько алчных плямкающих глотков – и стекляшка пуста. Першение в горле с глубоким кашлем не дают водрузить сосуд обратно. Рука не удерживает банку и та скатывается с табурета, глухим ударом приветствуя истёртый временем паркет.
Фёдор продирает глаза. Всё-таки вставать надо. В тяжёлой, как стальная чушка, голове больно отдаются хмельные колики. Сбитый с нужной фазы вестибулярный аппарат норовит вернуть голову на подушку. Но нет, нельзя, иначе снова объяснительная, китайское предупреждение шефа и прочие мерзости.
Никак не может босыми ногами нащупать тапки. А, вот они! Один у ножки кровати, другой чего-то забыл под тумбочкой. Сразу постель не застилает. Сказывается армейская привычка: дать простыням выпустить накопившиеся за ночь телесные испарения.
Спать Федя любит абсолютно голым. Так удобней: и тело дышит, и дискомфорта ни малейшего. Нагишом, в одних тапках, подходит к трельяжу у противоположной стены. Радует глаз отражение в центральном зеркале. Боковыми створками Фёдор подбирает наилучшие ракурсы. Вращая корпусом, скользит взглядом по волнообразным перекатам рельефной мускулатуры. «Чем не красавец, – думает, – и собой статен, и ликом не урод, а точёной фигурой кому угодно вскружу голову, хоть Николь Кидман».
«Надо бы хозяйку вызвонить» – вспоминает об Алле Петровне, сдающей ему двухкомнатную квартиру. Самому тут жить милое дело, но дороговато, чёрт возьми.
На трюмо – древний аппарат, с дисковым набором, времён позднего Хрущева или раннего Брежнева. Девятка заедает, а их в аккурат четыре штуки из шести в искомом номере, из-за чего Фёдор старается не звонить хозяйке с домашнего. На покупку нового телефона он её так и не уговорил. А что ей-то теперь? Выдала дочку единственную, Карину, за навороченного бандитика и следом за ней перебралась в троещинскую [1] новостройку. Довольна уж тем, что зятеву харю видит редко. Тот всё мотается как не на разборки, так по торговым точкам, принадлежащим ему на паях с такими же нуворишами, как он сам.
