Утренний свет, птичий гомон, шелест листьев и блеск синего неба сливались в одно милое видение, и слова людей, их лица и движения — казалось были связаны одной жизнью, все вместе. Казалось, попробуй разделить — мир кровью истечет! Так оно и вышло потом, когда стали разделять, рвать и ломать! И оказалось же, что все было связано воедино, где даже самовар оказался частью нашей жизни. Медная вещь, а поди ж ты, как она вросла во все, как проникла во все клетки! И та же кровь, что билась во мне, была и в самоваре, и когда его взяли, выдрав из жизни, потекла кровь! Михайло, прожившего всю жизнь возле нас, и того били и выбросили, а коней увели. Всю прошлую жизнь безжалостно истребили. Кому же от этого лучше стало? Кони вскоре подохли, Михайло слег и умер, а от отцовского хозяйства ничего не осталось.
Все это случилось потом, когда я вырос, окончил университет и ушел на войну. С войны я вернулся домой, но дома не оказалось, сада тоже, отца не было в живых, а мама ютилась с младшей моей сестрой в крестьянской хате, одного брата убили на гражданской войне, а другой где-то скрывался, ни жив, ни мертв. Что можно было поделать? Грустный уехал я в армию, потом — заграницу. Погибла наша Россия и погибло дело отца! Дай Бог, чтоб Русский народ выжил, а о нас уже нечего говорить…
18 июля 1969 г.
Сан Франциско.
Дом был окружен с трех сторон палисадником, с кустами сирени, жасмина, розами и всякими другими цветами, среди которых больше всего было циний, флоксов, тажет, резеды, бархатцев, разноцветных вьюнков и левкоев. Все это лезло на зеленоватую изгородь, цеплялось за нее, ниспадало во двор и яростно пахло. Однако это обилие цветов требовало ухода, и начиная с весны, мама, а с ней и Михайло, постоянно возились с этими зарослями, подрезали их, подвязывали, поливали, разрыхляли почву, подсыпали черной земли или удобрения. Незнающему все это казалось чудесным обилием, которое само возникло, неизвестно как. Направо, в углу двора возвышалось приземистое строение под соломенной крышей. То был погреб-ледник. Слева спускались кирпичные ступеньки, в глубине которых была дверь и за ней погреб. Стены были сложены из кирпича, как и пол. Такая же стена отделяла погреб от ледника. Последний имел только кирпичные стены, а дно у него было земляное. Туда наваливали зимой снега, утаптывали, еще наваливали, а сверху засыпали соломой. К лету снег скипался и образовывал лед. На нем хранили всякие продукты, или рубили топором небольшие куски для домашнего кваса, лимонада, или еще для чего-либо. Жарким летом лед нужен. Арбуз или дыня, выдержанные на льду, или бутылка белого вина, сидра куда вкуснее, нежели если есть и пить нагретыми.
Утро приходило благодатное, и к девяти уже становилось жарко. Тогда сильно пахли цветы и хотелось чего-либо холодненького. С летней кухни, стоявшей отдельно во дворе, доносился стук ножей. То рубили петрушку, корешки, укроп для зеленого борща. Мавра приносила целую корзинку свежих яиц, их ставили варить к борщу. Пахло цветами и с кухни пахло обеденными специями.
Я ходил возле погреба, заглядывал туда, но мама сейчас же говорила: “Что ты там забыл? Не раскрывай дверей! Иначе весь лед растает зря, и уже в августе ничего не будет!” Я знал, что это не так, и что льда хватало до нового снега, но шел правее, где были ворота в огород. Еще правее стоял амбар, клуня, свиной теремок, забор, а дальше были курятники, гусятники, хлева, конюшни, теплые коморы для цыплят, барашков, поросят, телят или лошат, потом коморы с разными лопатами, граблями, шорная с хомутами, где часто трудился Михайло, потом еще комора с семенами, макухой,[26] комора Михайлы с печью, кроватью, скамьями, столами и иконами, еще одна закутка и — летняя кухня, в виде просторной крестьянской хаты. Наверху шли бесконечные чердаки с голубями. Там я бывал часто, и голуби меня не боялись. Надо было собирать подросших голубят, входивших в перо. Их всегда готовили к обеду, в сметане. Если бы мы этого не делали, голуби быстро расплодились бы, заполнили бы двор и сад, и тогда бы — “съели нас с тобой!” — делая страшные глаза, говорил Михайло. Голубиная плодовитость была необычайной! Гнездо еще было занято тремя птенцами, а рядом сидела уже на яйцах голубка. Отец прилетал, кормил детей и голубку, а сам выбивался из сил, потому что не мог вовремя поесть! И чем только голуби не питались! В зобе молодых мы находили разное зерно, макуху, зеленые комочки травы, жучков, стебельки, зерна злаков, червячки мух, что хотите! Голуби — всеядные птицы. Они клюют и ежевику с малиной и арбузные, дынные корки. Для них важно, чтоб было побольше. Конечно, ели они и картошку или подсолнух, а то клевали просо, ячмень или овес.
