Бабушка вспомнила о своих коровах, выписанных из Англии, об отличном приплоде от них, который продавала по сто рублей за трёхмесячного телёнка, и сказала:
– Это ты верно говоришь… А далеко изволишь ехать?
– В Ростов. Но хочу по Волге прокатиться.
– Вот и мои тоже вниз бегут.
– А… По делу?
– На Илек – к старцам… по детскому делу… не даёт Бог детей.
– Гм… Странно: молодые, красивые люди…
– Вот, поди ты… Не даёт Господь… Не помогут ли старцы.
Александр Николаевич покосился на бабушку, хотел было сказать какую-то пошлость, но только вздохнул и заметил:
– Жалею, что я не старец.
– А что?
– Тоже молился бы, чтоб такой красавице Бог детей дал… Вот зовёт меня Пётр Маркелович к себе в имение. Имение у него хорошее?
– Плохо ли имение: в одном парке заблудиться можно, оранжереи, персики, ананасы свои.
– Хорошо бы и вашим молодым заехать перед богомольем повеселиться.
– Их дело, – сухо ответила бабушка, – если позовёт Пётр Маркелыч, да надумаются они…
Пётр Маркелович ушёл на корму с Марьей Павловной, где их и нашёл Сильвин.
– Вы уж извините, Марья Павловна, если мы вас оставим на минутку, – проговорил Сильвин, отводя Сапожкова в сторону.
– Я уж всё заказал и шампанское велел заморозить, – начал было Сапожков.
– Не в этом дело, – перебил его Сильвин, – я бабушке сказал, что еду к тебе; тут молодые подошли, и, по моему, как-то неловко выйдет, если ты и их не пригласишь.
– Ах, я телятина! Бегу…
– Постой. Видишь: ты тогда спрашивал меня, почему я не могу заехать… Я не хотел было говорить… Дело в том, что у меня в Саратове назначено свидание с одним господином, который должен мне передать две тысячи… Э… э… ты понимаешь: человек он ненадёжный, – сегодня есть у него деньги, а завтра не будет. Не приеду я в назначенный срок, – рискую остаться без денег.
– Так тебе дать их, что ли?
– В таком случае, дай.
– Так бы и сказал: дам, конечно. На какой срок?
– Ну, полгода.
– Идёт… Побежал я звать молодых.
Сильвин же подсел к Марье Павловне, положил свою широкую руку на её и сказал:
– Моя дорогая, вы мне можете очень и очень помочь… Э-э… дело в том, что этот Сапожков соглашается ссудить меня двумя тысячами… Эта сумма дала бы нам возможность после Ростова побывать за границей. Как вам улыбается эта перспектива?
– Очень.
– И прекрасно. Но для этого оказывается необходимым заехать к нему в деревню, так как он, как настоящий сын своего народа, деньги, очевидно, в кубышке держит или в каком-нибудь старом голенище. Что делать! Потеряем сутки… Имение, говорят, у него к тому же прекрасное.
Сильвин ласково сжал руку Марии Павловны и, глядя куда-то вдаль, бросил:
– Будьте с ним поласковее.
Но Марья Павловна так энергично спросила: что это значит? – что Сильвин поспешил прибавить обиженно:
– О, Господи, да решительно ничего не значит… Ну, внимание, разрешение поцеловать руку, ну… э-э… создать иллюзию человеку…
И уже совсем тихо и брезгливо прибавил:
– Не будем же хоть мы изображать из себя мещанский тип мужа и жены: кому надо знать о наших отношениях? Вы знаете, какого я мнения об этом: всякая огласка только пошлит, это должно быть так же сокровенно, как человеческая мысль. А такой флирт только отвлечёт…
– Ну, согласна…
Он поцеловал ей руку и встал, потому что сверху нёсся уже третий свисток.
Бабушка, грустная, уже сходила на конторку:
– Не хотят мои ехать, – пожаловалась она Сильвину.
– Может быть, ещё уговорим. Во всяком случае, прощайте, милая бабушка, я буду очень рад и счастлив когда-нибудь ещё раз встретиться с вами… Я простой человек и откровенно вам скажу, что в первый раз вижу такой тип… э-э… такой тип человека старых устоев… Ну, дай же Бог вам всего хорошего: чтобы ваши заводы работали без перерыва и вдвое; коровы давали молока… ну, бочками там, что ли; чтобы радовали вас ваши внуки, правнуки, праправнуки…
– Ну, этак ты меня заговоришь, и я останусь на пароходе. Хорошим людям и мы рады, хоть ты там и вышел не из русской земли…
– Везде Бог и везде люди, – говорил своим ровным баритоном Сильвин вдогонку бабушке.
Бабушка стояла уже на конторке, и напряжённая неотступная мысль буравила её голову. Она глубоко вздыхала.
