— Я давно уже думал об этом, дядя… А хочу я смыть перед нею свою большую вину… Только…
— Какую вину?
— Робию родители хотели отправить в Андижан, это я уговорил ее остаться в Куве.
— А откуда ты мог знать тогда, что произойдет, племянник?
— Не мог, это верно… Но пока я не нанду, не увижу ее, не смогу успокоиться. Если Робия, как вы говорите, замужем и живет по-семейному, тогда… тогда я примирюсь с судьбой. А если нет? Если она не по-семейному… и все еще ждет избавителя — меня?! Вот я же не могу ее до сих пор забыть? Если и она не забывает меня?
Мулла Фазлиддин горестно покачал головой:
— Три года прошло, три года… Каждый из нас, каждый из всех нас стал другим, а от прежней душевной болезни лекарства нет, оказывается. — И повернул разговор на другое: — Тахирджан, твой дядя стал богатым человеком. — Мулла Фазлиддин сунул руку за пазуху и вытащил черный кожаный кошелек с кисточкой. Сначала он хотел дать несколько — золотых монет, но потом весь кошелек протянул племяннику: — Возьми, пойди в торговые ряды, сегодня пятница, большой базарный день, товаров много, купи себе что нужно.
— Нет, дядя, так не надо… вы дайте мне взаймы.
— Ну, ладно, ладно, пусть взаймы! Возьми сколько нужно, а когда будут у тебя деньги, вернешь.
— Вот это другое дело.
Тахир вернулся только к вечеру. Он купил себе добротные воинские сапоги, могольскую шапку на голову и грубошерстный чекмень. В руках Тахир держал меч с потертыми ножнами, тоже, видно, послуживший воину. Мулла Фазлиддин удивился:
— Зачем тебе меч?
— Вербовщик записывает добровольцев в войско Бабура…
Теперь зодчий понял, зачем его племянник приехал в Ош, и ужаснулся:
— Ты сошел с ума, Тахир! Все бегут от войны, а ты сам лезешь в пасть дракона. Мало тебе было самаркандской пики?!
— Э, дядя мулла, сколько раз мог я погибнуть после того случая. Один бек в Ташкенте хотел силой отнять у бедняка дочку, ну, прямо как с Робией было, — ну, я не выдержал, вмешался, и вот — шрамы на моем лице, они от кинжала того бека…
— До сих пор не понял, что в мире правит сила?
— Так я и хочу быть в сильном войске. Насильники только и боятся что силы… Я видел много страданий людских, дядя, делил тяготы с простыми людьми. И многие говорили мне, что сердце у мирзы Бабура чистое, замыслы благородные… Кто же нам поможет, если не справедливый шах?
Мулла Фазлиддин тяжко вздохнул:
— Но мирза Бабур еще очень молод. Я тоже на него надеялся, думал украсить Фергану… И снова война, снова кровь… Все мы живем во тьме, в объятиях ночи. Время коварное, неправедное. Смотри, как бы и тебе не стать оружием в руках насильников-беков.
— Верьте мне, дядя, этого не будет. Несправедливости я служить не буду…
— Сам Бабур потворствует бакам, потворствует несправедливости.
— А может, потому, что у мирзы Бабура мало своих нукеров, ну, таких, как я? Войско-то составляют отряды беков. Уже давно так повелось… Я другого пути не нашел для себя, дядя. В одиночку ничего не добьюсь.
Мулла Фазлиддин пристально посмотрел на племянника. Не отговорить его от задуманного, нет, не отговорить.
— Ты встречался с вербовщиком?
— Да, Он говорит: «Коня у тебя нет, возьмем в пешее войско». Да я ведь привык ходить пешком, дядя.
— Самые большие потери несет пешее войско, ты подумал про это?
— Ну что ж… Будет ли мне одна битва или сорок… умирает тот, кому суждено умереть.
— Хватит про смерть и войну, племянник!
Наутро после завтрака мулла Фазлиддин велел слуге оседлать обоих коней — тех, что стояли под навесом.
— Бери вот этого, — сказал он Тахиру, показав на длинноногого жеребца. — Считаю для себя недостойным, чтоб ты шел пешим в поход!
Сам зодчий сел на подаренного Бабуром гнедого, со звездочкой на лбу.
Дядя с племянником верхом отправились к дворцу Бабура.
Мулла Фазлиддин обратился к Касымбеку:
— Я бы хотел попросить повелителя, чтоб он взял моего племянника Тахира… в свою личную охрану. Он до конца жизни будет мирзе Бабуру верным воином.
Касымбек увидел, как крепок и силен Тахир.
— Ты уже бывал на военной службе, джигит? — спросил он, указав на шрам, прорезавший лицо Тахира.
— Нет, еще не бывал, — ответ Тахира прозвучал сухо и независимо.
