Едва мы свернули на Франклина Рузвельта, как я заметила толпу. Такого я еще не видела. За два часа информация распространилась среди непосвященных, и все устремились сюда, всеми правдами и неправдами пытаясь пройти без приглашения, без знакомых, в глубоко мне понятной надежде увидеть хоть мельком кусочек Леонардо Ди Каприо или волосок Бриттани Мерфи. Я была ровно в том же положении, с той лишь разницей, что им, в отличие от меня, не посчастливилось заиметь подружку, поимевшую организатора показа.
Сисси вцепилась мне в руку, и мы медленно двинулись вперед. Впереди была решетка и два входа. У левого, в окружении пяти здоровенных охранников, стоял мелкий замухрышка в ковбойской шляпе и с пресловутым списком в руках. Там-то и давился народ — кто ссылался на друзей, которые уже внутри, кто на родство с организаторами, с президентом «DLD-пpoдакшн» и даже с Леонардо, кто утверждал, что его имя конечно же есть в списке, просто замухрышка не умеет читать, а тот вопил, махал руками, требовал отойти назад, но никто не отходил, и тогда он посылал кого-нибудь из охранников оттеснить людей, и все пятились, стояли пару секунд поодаль, а потом снова начинали атаковать опасно шатавшуюся решетку. У правого входа не было ни замухрышки, ни списка, одни решетки со стоящими вдоль них вышибалами, они тянулись до самой улицы. Именно здесь останавливались лимузины и спортивные автомобили, и их содержимое, с эскортом телохранителей и ловкостью, свидетельствующей о длительной практике, немедленно выскакивало наружу и на полной скорости скрывалось в воротах. Подъехали два «вояджера» с тонированными стеклами, дверцы открылись, по толпе пробежал шепот: «Это Леонардо, это Леонардо». Десяток парней в багги и обвисших майках высыпали из машин, я чуть не свернула шею, высматривая знакомый профиль, но всезнающая Сисси шепнула мне, что это просто компания его приятелей, а сам он наверняка прошел гораздо раньше и через другой вход. В саду приземлился вертолет. Нас отделяло от цели всего несколько метров. Я уже различала костлявый нос замухрышки, бесстрастные лица вышибал (они и не такое видали) и руки, множество протянутых рук, пытающихся привлечь к себе внимание. Слева больше никто не входил. У меня болела голова, и вся сцена виделась словно сквозь матовое стекло.
Рядом со мной Сисси пробивалась к человеку со списком, кого-то слишком сильно пихнула локтем, и ее обругали сразу несколько человек. Она ответила в том же духе: настоятельно посоветовала им катиться по домам, потому что попасть внутрь у них не прокатит, абсолютно никаких шансов. И проверять нечего, конечно же их нет в списке, достаточно взглянуть на их неумытые рожи, сразу понятно, что ошиблись адресом. Все это могло плохо кончиться, но я вдруг поняла, что замухрышка тычет пальцем в нашу сторону. Сисси тоже поняла и умолкла. И агрессивно настроенные граждане тоже.
— Вы. Да, вы. В красном.
В красном — это, видимо, я.
— Подойдите сюда. Да подойдите же, наконец!
Сисси схватила меня за запястье и потащила к нему, люди расступались.
— Как вас зовут?
— Манон.
— Проходите.
Он отцепил шнур. И мы прошли, мы вошли, и он даже не взглянул на список.
Внутри было необъятно и великолепно. Из колонок лилась «Весна» Вивальди. У Сисси взяли пальто, у меня его не было, и на меня посмотрели как на сумасшедшую, нам вручили подарочные пакеты, а потом проводили в зал. По мере приближения все громче, варварски оглушительно звучала бас-гитара, вплетаясь в классическую музыку. Едва я переступила порог, как «Весна» смолкла. Едва опознала «Paint It Black» «Роллингов», как Сисси уже исчезла вдали. Стоя столбом у входа, я наконец увидела, что такое настоящая жизнь. По залу, рассчитанному на сотню человек, передвигаются пятьсот, и добрую половину из них я знаю, сколько помню себя. Девушка с колпачка моей губной помады болтала с Человеком-Пауком, почти неземные существа с бесконечно длинными руками и ногами, упавшими на лицо волосами и одинаковой улыбкой американок, радующихся жизни, танцевали как одержимые, ежесекундно пресекая попытки мужчин пойти на сближение, и не каких-нибудь мужчин, а гитариста
